Георгий Ланской - Пуля

Я опомнился только на мосту через реку. Вот там меня ожидал неприятный сюрприз в виде милицейских газиков, перегородивших мост. Я слегка притормозил. Грозный гнусавый голос немедленно предложил мне сдаться. Позади выли сирены. Достали все-таки…

— Русские не сдаются, — криво усмехнулся я. Мне уже было море по колено. Вдавив педаль газа в пол, я полетел на заграждение.

Стекло разлетелось почти мгновенно от пущенной в меня автоматной очереди. Я упал на сидение, не слишком заботясь о том, куда еду. Неуправляемая машина промахнулась мимо моста и кувыркнулась с крутого берега прямо в реку.

Трах! "Шкода" клюнула носом и сразу врезалась в глиняный уступ. Заботливо прихваченные мною пистолеты соскользнули с правого сидения и куда-то испарились. Я врезался своей многострадальной головой в потолок. Машина вдруг со скрежетом подняла к облакам зад. Я обреченно зажмурился… Последующих ударов я уже не считал. Ощущения были такие, словно меня засунули в мясорубку. Даже когда мы с Сильвером слетели с дороги, это было совсем не так. Возможно, тогда я понимал, что шансов на жизнь у меня немного. Сейчас же жить хотелось смертельно, если мне будет позволителен такой каламбур… Удивительно, что в момент этой сумасшедшей карусели я о чем-то еще мог думать, но мне казалось, что время крутится отдельно от меня. Падение с откоса мне казалось ужасно медленным. Я с тоской ждал, чем это кончится.

Плюх! Холодная вода меня отрезвила. Машина ухнула в воду почти с двадцатиметровой высоты, слегка притормозив на многочисленных кочках. Самое поганое было в том, что машина упала в воду вверх колесами. Вода мгновенно набиралась в разбитые стекла, а я, с головой под водой, судорожно боролся с ремнем безопасности. Забинтованные пальцы слушались плохо, легкие разрывались, поскольку я не успел набрать побольше воздуха, зато нахлебаться воды уже довелось. Перед глазами мелькали огненные точки, в висках колотили в набат. Я с ужасом вдруг сообразил, что если сейчас не выберусь из машины, мое приключение закончится в этих холодных водах. С удвоенным усердием я терзал ремень безопасности. Наконец застежка щелкнула. Этот звук под водой мне показался оглушительно громким, я оттолкнулся ногами от сидения и взмыл вверх, из синего сумрака, поближе к светлому пятну. Помимо этого приходилось бороться с течением. Руки слушались плохо, а легкие уже были готовы лопнуть от натуги. Как же высоко была поверхность!

Я вынырнул примерно в сотне метров от того места, где машина рухнула в воду, отплевываясь и задыхаясь. Мне хватило мозгов не выныривать из воды как пробка и не привлекать к себе особого внимания. К счастью, меня не вынесло на середину реки. Глотнув воздуха, я вновь нырнул, дабы не обращать на себя внимания столпившихся на мосту милиционеров, бдительно водившими по поверхности воды стволами автоматов.

До берега я добирался короткими перебежками, если этот вид плавания можно было назвать перебежками. Руки почти не слушались, я периодически уходил под воду, отчаянно работал ногами, выныривал, откашливаясь и отплевываясь, а потом снова погружался вглубь. Меня несло течением, а я отчаянно старался оказаться подальше от самых быстрых потоков, поближе к берегу. Где-то в подсознании я с ужасом подумал, что, выйдя из всех передряг, вот так бесславно утону в холодной реке. Хорошо, что меня не успело отнести к середине реки, и я медленно, но верно, оставляя в воде кровавый след, добрался до суши. К счастью, берега реки поросли камышом, за него я и прятался от возможных соглядатаев. Зато к несчастью, берега были крутыми и глинистыми, поросшими ивняком. Я безуспешно хватался за ветки деревьев, соскальзывая в воду. Сил уже почти не оставалось. Наконец, я уцепился за несколько тонких веточек сразу, надеясь, что они не сломаются, и потянул себя вверх. Раненные руки мгновенно окрасились кровью, которая начала сочиться из-под наполовину сбитых бинтов. Багровые капли падали в воду, растекаясь по мутновато-бурой глинистой жиже. Я полз вверх, цепляясь за ветки и корни деревьев. В одном месте я схватился за какую-то колючку вроде чертополоха и взвыл от боли, едва не скатившись вниз. Когда я, вцепившись в пуски травы, вполз наверх, я разрыдался от ярости и боли. Надо мной было синее до рези в глазах небо. Мои руки были черны от грязи и крови. Я не чувствовал своего тела. Мне было холодно и больно. Я с трудом заставил себя отползти в заросли ивняка и там рухнул от изнеможения, не обращая внимания ни на рои комаров, ни на сучки, впивающиеся в ребра.

Я проснулся от холода, лежа на траве, скрючившись, словно эмбрион. Комары облепили меня сплошной черной тучей. Руки нещадно болели, подо мной была лужа крови, но раны на руках уже запеклись. Хуже было с продырявленным плечом. Удивительно, что с простреленной рукой я вообще выплыл. У Чапаева, к примеру, это не получилось… Мир медленно вращался вокруг своей оси. Я с неудовольствием отметил, что у меня явный жар. В животе что-то поскуливало и урчало. На небе уже проступили звезды. Я встал и, пошатываясь, пошел по берегу.

Ажиотажа на мосту не наблюдалось. Очевидно, менты уже разъехались, потеряв надежду найти меня. Это меня даже слегка оскорбило. На большие эмоции сил не оставалось. Я развернулся и интуитивно пошел прочь от города. В глазах плясали черти с неоновыми рогами. Кочек под ногами становилось все больше. Я спотыкался, падал, вставал с надрывным воем, но все-таки вставал и шел, не видя перед собой дороги. Впрочем, дороги и не было: корни, сучки и ямы стали на этот момент моими лучшими друзьями.

— Здравствуй, дорогая! — обрадовался я очередной ямке, когда запнулся об нее и впечатался мордой в землю.

— Как поживаешь? — осведомился я у нового сучка, о который споткнулся и полетел кувырком с небольшого холмика.

— Какие планы на вечер? — вежливо поинтересовался я у кустов крапивы, в которые забрел по инерции. Не знаю почему, но каждая такая встреча невероятно меня забавляла. Я шел и смеялся в голос там, где мог. Меня просто разрывало от смеха. Не знаю, что забавного я находил в этой ситуации.

Я очнулся от своей истерии, сидя на скамейке, и смеясь взахлеб. Хохот оборвался быстро, в теле вновь проснулась боль. Я захлебнулся смехом и оглядел окрестности мутным взглядом.

Это был дачный поселок. Безусловно, обитаемый, судя по ухоженным грядкам. Это было хорошо с одной стороны и очень плохо с другой. Хорошо тем, что я смог бы найти здесь еду и одежду на смену, а может и какие-нибудь медикаменты, если повезет. Плохо тем, что легко можно было нарваться на сторожа или дачников, которые, увидев меня, точно вызвали бы милицию или охрану поселка, что в принципе было одинаково плохо. Умом я понимал, что мне надо дождаться полной темноты и поискать пустой домик, но сил уже ни на что не хватало. Я, как брошенный пес, огляделся по сторонам и, с трудом передвигая ноги, пошел к наименее ухоженному дому из близлежащих. Там не горел свет. Грядки были сухими и требовали полива. Я дернул калитку. Она была замотана проволокой, скрученной замысловатым узлом. Я перелез через нее, умудрившись не упасть.