Владимир Гриньков - Ментовские оборотни

– Незаметно, – деревянным голосом подтвердил Виталий Семенович. – Сбегал домой, взял фотоаппарат и вас сфотографировал.

– Зачем?

– А вот! – ответил Карпов неопределенно.

Но и так все было понятно. Он ведь и Веронику Лапто погибшую сфотографировал. И на тех снимках что-то заработал, мне это Римма в тот раз рассказывала. Воронцовский папарацци. Фотограф, как разведчик, не бывает бывшим.

– Фотографируете на досуге? – доброжелательно осведомился я. – Фиксируете быт коттеджного поселка?

Моя интонация ввела его в заблуждение. Он простодушно решил, что, может быть, все обойдется.

– Ага, – подтвердил с готовностью. – Фиксирую, а как же!

– И ухажера Вероники вы наверняка сфотографировали? – врезал я ему, хотя и сохранял доброжелательность в голосе.

Он обнаружил наконец опасность. Но было поздно.

– Вы ведь видели их, – продемонстрировал я свою осведомленность. – Когда они прогуливались. Не с Андреем Михайловичем, а с этим, молодым.

Растерянный Карпов промолчал, но по выражению его лица можно было догадаться, что я попал в точку. И оставалось только все обставить так, чтобы его капитуляция не была позорной и даже принесла бы ему выгоду.

– Я куплю у вас эти фотографии, – сказал я. – На которых Вероника Лапто сфотографирована со своим ухажером.

Карпов посмотрел на меня с проснувшейся надеждой. Значит, и фотографии эти у него есть. И продать он их готов.

– Едем! – предложил я, испытывая настоящий охотничий азарт. – Прямо сейчас!

Я наконец его увидел. Материализовавшийся спустя двести лет Ростопчин был видным мужчиной, и в нем угадывалась порода. Было в нем что-то дворянское. Как про него сказал глава администрации Петр Семенович? Мушкетер! А что, похож. Наверняка в таких женщины влюбляются до беспамятства. Вот Вероника Лапто, например, не устояла. Отвергла приятного в общении Андрея Михайловича ради Ростопчина.

– Это он и есть? – спросил я у фотографа Карпова.

Виталий Семенович с готовностью кивнул, подтверждая.

– Туточки я их сфотографировал! – доложил он и показал куда-то за окно.

А за окном было Воронцово, куда мы только что примчались с Карповым. Я не думал о том, что находиться здесь мне небезопасно, потому как очень уж хотел заполучить фотографию Ростопчина.

– Они не в курсе, видно, были? – предположил я и взмахнул фотокарточкой, на которой красовалась влюбленная парочка.

Вероника и Ростопчин были так увлечены друг другом, что не замечали ничего вокруг себя, как мне казалось.

– Я незаметненько, – признался Карпов, взволновавшись.

– А для чего?

– А просто так! – сказал Виталий Семенович неискренне.

– Не может быть! – бестактно не согласился я.

Карпов судорожно вздохнул.

– Какой-то компромат вы тут заподозрили? – попытался я за него сформулировать внятное объяснение.

– Ну какой там компромат? – запротестовал мой собеседник.

– Для чего-то вы их сфотографировали.

– Я много кого фотографирую, – признался Карпов в надежде спасти свою репутацию.

– Правда?

– Да, – упавшим голосом сказал Виталий Семенович, обнаружив, что проговорился.

– А зачем, если не секрет?

– Может быть, купят.

– Вряд ли найдутся желающие, – засомневался я.

– Вы ведь хотите купить, – резонно заметил Карпов.

– Такие случаи наверняка редки.

– Не скажите! – горячо запротестовал Виталий Семенович. – Это смотря как все преподнести! С большой охотой покупают, поверьте мне!

– Зачем?

– На память. Тут психология, дорогой мой Евгений Иванович. Ты сфотографировал человека, часто даже незаметно для него, и сразу с фотографиями к нему не лезешь. Зачем? Не надо торопиться. Проходит год, а то и два, и тут ты будто бы случайно ему показываешь, что у тебя есть. Ему интересно, и в нем умиление тут же. Любят люди на бывших на себя смотреть. Какие прежде они, в смысле. И вот тогда можно продавать.

– Покупают?

– Еще как! Редко кто отказывается. Я же вам говорю – тут психология. Свою фотографию в чужих руках оставить… в моих то есть, вы поняли… так вот оставлять мало кто решается. Вроде как неприятно это людям, чтобы их фотография – в чужих руках. Не замечали никогда?

– Я просто не задумывался, – признался я.

– То-то и оно, что не задумывались. А как человека перед фактом ставишь – он готов тебе деньги заплатить.

Я вспомнил, что есть народы, представители которых не дают себя фотографировать. Потому что у них считается, что фотография отнимает часть души сфотографированного человека. И если заезжий турист хочет сделать снимок – разворачиваются, убегают и прячутся. И здесь нечто подобное. В другую форму облекается, а суть та же самая. Никому не оставлять ни единой частички себя, любимого, пускай даже в виде фотографии.

– Сколько я вам должен? – спросил я.

– Тут каждый волен сам решать, – осторожно ответил Карпов.

Он явно боялся продешевить, но никак не мог сообразить, сколько с меня потребовать. Понимал, что раз уж я сюда примчался, фотография эта имеет для меня какую-то ценность, и можно было со мной особенно не церемониться и хоть сто долларов с меня просить, но язык у него не поворачивался. Я помог ему справиться с ситуацией и дал сразу двести баксов. Карпов изумился, и в нем поселилась и расцвела дикая гордость.

– Этого достаточно? – спросил я.

– Вполне! – ответил Карпов. – Я очень благодарствую!

Он сделался таким счастливым, будто только что выиграл в лотерее. Лежал у него лотерейный билет, и считалось, что тираж давно уже прошел и никакого выигрыша там не случилось, как вдруг выяснилось, что ошибка вышла и что-то все-таки по тому билету владельцу причитается. Но Карпов не догадывался, что на самом деле деньги он получил не столько за эту фотографию, сколько авансом, и деньги прямо сейчас ему придется отработать. Я покупал у него информацию. Подкупал фотографа, чтобы сделать его разговорчивым.

– А фотографий, где Вероника с прежним со своим ухажером, с Андреем Михайловичем, у вас нет? – зашел я издалека.

– Как же! – воодушевился Карпов, ободренный своим недавним финансовым успехом. – Конечно, есть! Желаете взглянуть?

Он мысленно уже прибавил к двумстам заработанным только что долларам следующие двести и потому проникся ко мне лишающей его осторожности симпатией. Я не стал его разочаровывать и благосклонно кивнул. Тотчас же мне были предъявлены компрометирующие Андрея Михайловича фотографии, на которых он был снят в обществе Вероники. Несмотря на разницу в возрасте, они смотрелись очень гармонично. Такая у них могла бы быть семья: стареющий, но респектабельный и мудрый муж, трепетно любящий и просто обожающий свою жену, а жена эта молода, красива, чуть наивна и горда, и за мужем за своим она, как за каменной стеной.