Лев Пучков - Подземная тюрьма

Пропитанное запахом хлорки помещение, в котором мы находились, было под стать местному другу нашего доктора. Старый кафель, обшарпанные стены, допотопные круглые плафоны под потолком, изуродованным ребрами вентиляционного короба, пробегающего поверху через всю комнату. Человек-Юра по такому коробу пролезет запросто.

Эка меня плющит: привык уже все дыры и ходы оценивать не в привычно-хозяйственном аспекте, а сугубо в плане проходимости…

Дом тоже был старым — трехэтажная «сталинка» с надписью «Детская поликлиника». Да, мы почему-то не поехали в какое-то приличное медицинское учреждение для тяжелораненых, а свернули в эту поликлинику. Очевидно, это был ближайший медпункт, где у нашего доктора трудился друг, с которым он смог быстро договориться по телефону.

Впрочем, меня эти тонкости не интересовали: я сидел прямо на полу, у двери, вполуха прислушивался к беседе Ольшанского с двумя докторами — нашим и местным, и отчаянно боролся с подступающей дремотой.

Я устал. И морально и физически. Больше всего мне сейчас хотелось прилечь — прямо здесь, на полу, — и заснуть. Держался только чудовищным усилием воли: соратники мои, наравне со мной пережившие те же трудности, выглядели вполне бодро и даже проявляли интерес к разговору прокурора с докторами.

За эти двое суток со мной случилось столько всего странного и необычного, что иному, пожалуй, не выпадет и за всю жизнь. Визит Президента, пассивное участие в неожиданном бою, резкий поворот в судьбе, новое назначение, необычные коллеги — непонятные люди, о которых я до сих пор ничего толком не узнал…

Впрочем, нельзя сказать, что эти двое суток были нашпигованы сплошным негативом (про разгребание трубы предлагаю больше не вспоминать, договорились?) и стали для меня потерянным временем: я ведь между делом кое-чему научился. У меня теперь есть небольшая практика в перемещении по коллекторам. Понятно, что польза от этой практики весьма сомнительна, но теперь я совершенно точно знаю, что «свет — это жизнь » — это отнюдь не идиома. А не далее как полчаса назад я научился водить «таблетку». Режим обучения был вполне альтернативным, но не привычным «хочешь — езжай, не хочешь — не езжай», а жестко «вилочным»: «хочешь — рули на „таблетке“, не хочешь — на „рафике“, но задом наперед». Инженер так и сказал (после того как ему сверху позвонил доктор):

— Сможешь загнать вот ту «Скорую» ж… на пандус, впритык к дверям?

— Естественно, нет!

— Тогда поедешь на «таблетке».

— Да я на ней ни разу…

— Я покажу, как переключать скорости. Ничего сложного тут нет…

Ну и ничего: сел и поехал…

— Он нам не брат… — сказал Степа, пожимая плечами. — Так что нам как-то…

Я с трудом стряхнул сонную одурь и прислушался.

В беседе моих коллег наступал какой-то переломный момент. Я так понял, что Ольшанский очень хотел допросить человека, которого мы достали из коллектора, а тутошний доктор сказал: да, это возможно, если ввести какой-то препарат. Но это будет чревато комой либо смертью: очень мало шансов, что после такой «терапии» наш пленник выживет. По-видимому, они спросили у Степы, что он думает об этом, — я как-то упустил этот момент. Что ответил Степа, вы слышали: ему было без разницы.

— Тогда продумывайте стратегию беседы, потому что времени будет очень мало, — предупредил местный доктор. — Минута, от силы две. Потом он «отключится». Эмм… Вполне возможно — навсегда.

— Насколько он будет искренним? — уточнил Ольшанский.

— Понятия не имею, — пожал плечами наш доктор. — Человек — животное очень индивидуальное, в каждом конкретном случае бывает по-разному. И еще очень много зависит от морали.

— Но в таком состоянии, как правило, мораль выключается, — добавил местный доктор. — И работает только прямое восприятие и физиология. Будет проще, если он считает вас своими. Вы знаете, как его зовут?

— Да, мы знаем имя, примерный род деятельности и догадываемся, чем он занимался непосредственно перед взрывом.

— Ну что ж, составляйте вопросник…

Ольшанский, доктор, инженер и Степа собрались у широченного подоконника: быстро набросали вопросник и немного поспорили по присвоению вопросам приоритета. Иными словами, каждый считал свою отрасль наиболее важной, а времени было очень мало, так что нужно было коллегиально решить, что спрашивать в первую очередь.

«Мораль выключается» — сказал местный доктор.

У моих коллег, судя по всему, мораль тоже выключается. Либо ее нет совсем. Либо я чего-то недопонимаю. Может быть, что-то такое, что дороже жизни человека? Нет, наверное, следует сформулировать несколько иначе: вот эти вопросы, которые сейчас будут заданы, — они стоят того, чтобы пленник умер, ответив на них?

По завершении прений местный доктор вколол пленнику какой-то препарат, и мои коллеги побеседовали с ним (с пленником, а не с доктором) буквально в течение двух минут. Через две минуты пленник «отключился».

— Жив? — уточнил Ольшанский.

— Аппарат показывает, что жив, — ответил местный доктор, глядя на приборы. — Но определенно сказать пока что ничего нельзя. Нужно время.

— Ладно, оставляем его вам, нам работать надо, — сказал Ольшанский. — Если будут какие-то проблемы — звоните, я всегда к вашим услугам…

На улице мы уже привычно встали в кружок между нашей «таблеткой» и «мерсом» Ольшанского (угнанную «Скорую» полчаса назад бросили в каком-то глухом переулке) и обсудили ситуацию.

Я намеренно не стал приводить сцену общения с раненым — это было весьма тягостное зрелище, особенно ввиду перспектив, которые ждали пленника сразу после завершения беседы, — и полагаю, что будет достаточно изложить факты, что нам удалось установить.

Вот вам факты:

— на объекте «Стодола-24» полсотни заложников или пленных — в общем, гражданских лиц, которые содержатся там непонятно с какой целью;

— пленник наш — инженер. Он заминировал объект, так что при попытке несанкционированного проникновения будет приведено в действие взрывное устройство, которое сработает через две минуты после запуска цепи;

— персонал объекта на данный момент — с десяток человек, все — бывшие сотрудники, Люди опытные и умелые. Народу было бы гораздо больше, но сейчас весь персонал задействован в поисковой операции, об окончании которой пока что ничего не известно;

— вот этих полсотни заложников должны перевести на объект «Стодола-17», как только он будет готов к эксплуатации. Объект полным ходом оборудуется, и при нормальном развитии событий это (завершение работ и последующий перевод узников) должно было произойти примерно через двое суток. Но теперь, после того как потерян инженер и «работодатель» не знает, какова его судьба, — объект «Стодола-24» может быть взорван буквально в любую минуту. Вместе с людьми;