Эльмира Нетесова - Закон Тайга

— А сумка?

— Да что ты заладил, найдется она.

— Смотрите! - указал Ванюшка на Тихомирова.

По щеке мужика текли ручьями предательские слезы. Он слышал весь разговор, а может, часть его. От понимания или участия не сдержался. А может, боль допекла, стиснула сердце. Тут и зверь не выдержит, взвоет.

— Ну, чего мокроту пустил? Дышим, значит? Радоваться надо! Ну-ка, воды попей - и полегчает совсем! - Ванюшка подал в кружке звонкую родниковую воду.

Тихомиров приподнялся на локте, потянулся к кружке и вдруг рухнул без сознания.

— Ты, елки зеленые, чего дуришь? Ну, давай помогу! Обопрись, - предлагал Новиков.

Но Тихомиров не слышал. Только через час он снова от­крыл глаза. Увидел над собой синее небо, далекое, как мечта о воле, как дорога домой. Как призрачна она, как легко и просто может оборваться!

— А хмырь еще канает? Ну и шкура! - услышал он голоса людей, усевшихся обедать.

— Сачкует, гнида! - поддержал Рябой.

— Он хоть жрал? - спросил Трофимыч Митрича.

И, услышав, что Тихомиров сегодня совсем не ел, забеспо­коился, подсел рядом:

— Ну что? Здорово задело?

Тихомиров ответил еле слышно:

— Наверное, прижало немного.

— Есть будешь?

Тихомиров отрицательно мотнул головой.

— Да выламывается, падла! Плюнь на него, Трофимыч! Он, паскуда, на жалость давит. Дурней себя ищет. Ты хиляй от него, он через пяток минут сам вскочит. За жопу от котла не выта­щишь, покуда все не схавает. Видали мы таких! - гудел Шмель.

— Захлопнись, бугор! Не учи меня дышать! Я говорю! - разозлился бригадир.

— Да чего с ним трехать? Пусть на своей шкуре познает, как сдыхается!

Яков позвал Митрича, вдвоем они приподняли голову Ти­хомирова повыше.

— Покормите его, отец, негоже, чтоб живой средь живых от голода мучился. У костра мы сами справимся. Вы ему помоги­те, - попросил он старика.

Деду охотно помогала охрана.

— Нынче и я голой жопой на шиповник сяду, может, и мне сопли вытирать будут? - сказал Гнедой, но на его голос никто не отреагировал.

Всем бросилось в глаза осунувшееся бледное лицо челове­ка, который, казалось, уже был выше презрения, унижений и обид. Из уголка рта на рубаху стекала каплями кровь.

Заметив это, фартовые прикусили языки. Ели молча. Потом заспешили в тайгу.

Новиков невольно вздрогнул, услышав звук приближающе­гося вездехода из Трудового. Позади него тащился мотоцикл с охранниками.

Дородная женщина, выйдя из кабины вездехода, крикнула зычно:

— Где больной?

Врач осмотрела Тихомирова, нахмурилась, попросила по­мочь перенести его в кузов, оборудованный под походную больничку.

— Тяжелый больной, - сказала врач и добавила тихо: - Его нужно срочно перевезти в село. Дайте двоих людей, чтоб помогли его довезти бережливее, придержали бы на ухабах, чтоб не вывалился из носилок.

— Ванюшка! Давай сюда! А вы, ребята, за нами поезжайте. Чтобы было на чем вернуться из Трудового, - сказал Новиков охранникам и влез в вездеход.

Не видели отъезжающие, как дрожащая сухонькая рука Мит­рича крестила вслед их спины.

Вернулись они поздней ночью, когда условники давно спа­ли. Лишь Митрич с Трофимычем засиделись у костра. Загово­рились о своем, а может, попросту ждали охрану, чтобы узнать, как довезли человека, если довезли.

— Что так долго? - спросил бригадир Ванюшку.

— Ну чего там, сказывайте? - дрогнул голос деда.

— Живой. И наверное, будет жить, только вот с ногами пло­хо, может, не будет ходить, - подсел к костру Новиков.

— Хорошо, что успели. Его сразу под капельницу положи­ли. А через полчаса полегчало. Кровь перестала идти. Врач го­ворит, что в тайге он больше не сможет работать.

— Да при чем тут тайга? Дело всегда найдется. Выжил бы! - перебил его Новиков и, глядя на огонь, курил папиросу за па­пиросой.

Трофимыч не задавал лишних вопросов. Новиков тоже не торопился. И лишь Ванюшка не выдержал:

— Расскажите бригадиру. Ему надо это знать.

— Короче, рассказал Тихомиров все. Умирать собрался. Не думал, что выживет. Выложил все как на духу.

— Возьмите сумку Лаврова, - внезапно возник из-за спины охранник-мотоциклист. И добавил: - Следователю передади­те, как просил Тихомиров.

Новиков положил полевую сумку предшественника на ко­лено, продолжил возмущенно:

— Я с самого начала не поверил следователю. Измотал он человека. А вышло, как я предполагал. Не убивал он Лаврова. И не думал этого делать. Да и причины, повода к тому не было. Все оказалось просто. Лавров сделал запрос о своих фронтовых друзьях, кому с войны жизнью был обязан. Послал запрос в Москву. Еще в прошлом году. И ждал. Ответа не было. Он по­вторил запрос. Уже в начале года. Ответ получил на пожаре. В тот день. Но не из военного министерства, куда запрос посы­лал, а из органов безопасности. Ему сообщили, что все его дру­зья реабилитированы. Посмертно...

Тихо горел костер, вырывая из темноты нахмурен­ные, озадаченные лица. Старший охраны открыл сумку,

достал фотографии. Бегло'глянул на них. Сообщение читать не стал. Чертыхнулся вполголоса.

— И что дальше-то? - спросил Митрич.

— А что дальше? Их тоже охраняли такие, как Лавров. Им повезло на войне выжить. Но зачем? Признать врагом того, кто спас в войну? Это ли не сумасбродство? Но так случилось! И не выдержали нервы. Вразнос пошли, наступил разлад долга с со­знанием. Расхотелось жить. Исчез всякий смысл. Устал от сле­пого подчинения мужик. Дошел до точки. Все мы через это прошли. Не все дожили...

— Выходит, он сознательно сделал это, с борцом? - спро­сил Трофимыч.

— Сердце у него в последнее время стало сдавать. Молчал, не жаловался никому. Может, и там, в тайге, прихватило... Но, уходя из палатки, стонал. Простился с Тихомировым. И не ве­лел никому ничего говорить. Слово с него взял. Тот обещал, пока жив - ни слова...

— Мальчишество все это, - не выдержал бригадир.

— А я понимаю Лаврова! Непросто выполнить приказ, с каким не согласен. А если это приходится делать каждый день, годами? Тут не только сердце сдаст, с ума сойти можно! Мы - тоже люди! А из нас сделали слепое орудие! Задавили все чело­веческое. Будто мы, кроме зон и зэков, ничего не знали в этой жизни! Но мы прошли войну! Она - целая жизнь! Ее не выки­нешь из памяти. И он не сумел. Остался самим собой. - Нови­ков подвинулся ближе к огню. И, помолчав, продолжил: - Лав­ров часто о тех ребятах вспоминал. У него никого в жизни, кроме них, не было. Так сложилось... А тут один остался. Днем служебный долг выполнял. А ночами все воевал. Вместе с ребя­тами. Во снах они еще жили. И не хотели умирать. Они шли в атаку. Вот только что защищали? Кого? Свое будущее? Знать бы его наперед... Может, потому и помнят их не в зонах, куда попали по воле идиотов!

— Почему он скрывал, ведь времена изменились? - не со­глашался Яков.