Эльмира Нетесова - Закон Тайга

Утром, когда роса еще сверкала на траве, баба с двумя ко­шелками исчезла в тайге.

Пройдя до поворота дороги к делянам, свернула в сторону Трофимычева заповедника и пошла глухоманью, вглядываясь под кусты, деревья.

Вон подосиновик, закинув темно-розовую шляпу, на ель за­гляделся. Ножка гриба - в руку толщиной. Шляпкой, как зон­том, от дождя укрыться можно. В ее деревенском леске грибы растут маленькие. А здесь - великаны.

Дашка срезала подосиновик. Хорош! Ни одного червя в нож­ке. Одного на хороший суп хватит. Рядом еще два. Чуть подаль­ше - целое семейство, шляпка к шляпке. Все целехонькие, чи­стые, аж душа радуется такие грибы собирать. Едва в тайгу сту­пила, уже половину кошелки набрала. Отборных, как по заказу.

Баба обрезала ножки, чтобы больше в кошелки вместилось. Пошла дальше: от дерева к дереву, от гриба к грибу.

Серый подберезовик на вид невзрачный. Зато вкус отмен­ный. Тоже в кошелку положила. Моховики, маслята, белые гри­бы, грузди! Через пару часов кошелки наполнились с верхом, отяжелели. Баба обвязала их марлей и, связав пояском, решила взять на плечо. Так и по лесу идти проще, и тяжесть меньше чувствуется. Перед обратной дорогой надумала передох­нуть на поляне, где прямо посередине пенек торчал. Слов- од

но по заказу. Баба двинулась туда, разгребая ветки, лапы дере­вьев, согнувшись под тяжестью ноши.

Ноги гудели от усталости. Поотвыкла она от тайги, работая в селе. Выбросила за ненужностью резиновые болотные сапоги, несуразную брезентовую куртку и брюки, делавшие ее похожей на мужика.

Теперь она шла в кофте, юбке, легких резиновых сапогах, в которых ходила на работу.

Но даже в этой одежде чувствовала себя неуютно. Кофта к плечам прилипла, юбка больно натирала колени. Волосы взмок­шими прядями спадали на глаза. Но до поляны совсем немно­го. Шагов двадцать. Баба ускорила шаг и вдруг почувствовала, как чья-то цепкая рука сдавила ее локоть.

Дашка онемела от неожиданности.

— Стой! Куда спешишь? - Баба оглянулась. Перед нею стоял Дегтярев. - Чего сюда приперлась, дура? Иль другого места не нашла грибного? А ну, беги отсюда живо! - бледнел участковый.

— Ты что, Семен, пьяный? - изумилась баба.

— Беги отсюда, кому сказал! - Он схватил бабу за шиворот.

— Я не у тебя дома! В тайгу имею право ходить! - вырыва­лась баба. И вдруг осеклась. Увидела в траве человека. Тот ле­жал на спине, раскинув руки. От пояса до головы укрыт пла­щом. - Кто это? - Ее подбородок затрясся от липкого страха, прокравшегося к самой гортани.

Дегтярев глянул в лицо бабе, рукой махнул:

— Теперь разнесешь на хвосте, сорока. Да что поделаешь? Нашего убили. Он Трофимыча от беды берег, чтоб дед не при­метил. А его самого убили. Сегодня ночью. Поняла, кто по на­шей тайге рыщет? Не ровен час, и тебя убьют. Этим бандюгам все равно, кто перед ними стоит. Иди домой! Иди отсюда. И в тайгу одна не суйся!

— С тобой, что ль, пойду? - усмехнулась Дашка.

— Из меня плохой попутчик. Грибник и того хуже. Другого поищи. Не теряй времени, - выводил он бабу с поляны, топоча на всю тайгу задубелыми от сырости сапогами.

— Трофимыч жив?

— Живой старик. Слава Богу! Его не тронули! Спал как медведь в берлоге. Ничего не слышал.

— Вы его предупредили?

— Сам понять должен. Не малое дитя. Да ты живей пошеве­ливайся, - торопил Дегтярев Дашку. И, выведя ее на дорогу к Трудовому, велел не открывать дверь, не узнав, кто стучит.

Баба посмеялась в душе над Дегтяревым: «Кому нужна? Фар­товым - не помеха и не мамзель больше. Работягам и подавно без нужды. Всяк своими заботами живет нын­че. И мне пора пришла остепениться. Старость скоро. Не до мужиков. Саму бы себя обиходить...»

Баба села на корягу у дороги. До Трудового рукой подать. Но ноги подвели вконец. Не несут. Передышку запросили, ока­янные. Да и то сказать, до полудня не присела. А все этот уча­стковый. Перепугал насмерть. Отдохнуть не дал.

Багровый лист рябины тихо упал на плечо Дарьи. Она вздрог­нула. Глянула вверх.

Рябина, как счастливая мать, крепко держала в руках-вет­ках красные гроздья ягод.

Пора спелости, самое радостное время. В эту пору все жи­вое преображается, полно сил и здоровья. Вон и рябина - вся­кая ветка, словно солнцем налитая, теплом прогрета до самого сердца. А счастье ее от любви. Вот к этому клену-красавцу. Вишь, как головами друг к дружке прижались. Про любовь шепчутся. Хоть и деревья. Листок к листку...

«Вдвоем оно, конечно, и стужа не беда, и дождь не мочит. Любовь все слезы высушит, любой мороз одолеет. С ней в зиму не страшно. И жизнь в отраду. И век не впустую. Вон сколько детей наплодили. И красивые оба. Багряные от радости. Влюб­ленных и судьба бережет, и лихо обходит. Ишь, какие здоровые да красивые, - любовалась завороженная баба и, отвернувшись, вздыхала. - А ведь деревья. Им повезло... Не то что мне. Бабой была, матерью не стала. Любовь была, а прошла пустоцветом. Никого не носила под сердцем, новой жизни не ждала. Никто матерью не назовет, не пожалеет. А ведь скоро старость. Она за упущенное жестоко спросит. За всякую ошибку изобьет», - выкатились слезинки из глаз и, скользнув по щекам, упали в траву.

Дашка увидела одинокую березу у дороги, что росла особ­няком, поодаль от других деревьев.

Изогнутая, с посеревшей берестой, она так походила на дев- ку-перестарка. Ее не радовали солнце, погожий день. Она зли­лась, что окружающим хорошо, и махала лысыми ветками на легком ветру, будто хотела поймать и избить до крови радость, летавшую вокруг на прозрачных голубых крыльях. Но та оказа­лась недоступнрй, неуловимой и кружила голову тайге, забыв­шей о возрасте.

Дашка рассмеялась, приметив корягу, заросшую молодыми деревцами.

— Одолела старуху детвора! Ишь как обсела густо. Сказку требуют. Интересную. А у нее, дремучей, все из головы вместе с трухой высыпалось...

Баба внезапно насторожилась. Из села выехала мили­цейская машина. Обдав Дашку пылью, помчалась в тайгу.

«За убитым поехали... Ну и дела! И чего людям спокойно не живется? Ведь найдут стопорилу-мокрушника. Срок дадут. А может, и расстрел. Все ж не условника, милиционера убил. За них спрос строже будет», - подумала Дашка.

А на лесной поляне тем временем седенький старый чело­век, представившийся Дегтяреву следователем, осматривал ме­сто происшествия.

Участковый знал всех следователей города. Их было всего трое. Этого видел впервые и обиделся на прокурора, прислав­шего на расследование дела по убийству сотрудника милиции старикашку.

Тот не сразу подошел к трупу.

«Боится старый хрен, что-ли?» - подумал Дегтярев. И на­блюдал за необычным для него поведением следователя.

Кравцов медленно обходил поляну. Осматривал каждый куст, дерево. Вот остановился. Нагнулся к земле. Носом чуть не в кочку. Слепок снял. Со следа. Гипсовый. Дальше пошел. По следам. Опять нагнулся. Поднял что-то из травы. И прямиком к трупу.