Эльмира Нетесова - Закон Тайга

Закрыл Тимофей глаза. И в памяти, как наяву, встало зи­мовье.

Занесенное снегом до трубы, оно походило на пузатьш суг­роб с маленьким желтым глазом-оконцем, с охрипшей дверью, залепленной снегом. Словно дом лешего в тайге! Одинокий, забытый всеми...

И все ж нашел его фартовый. Поздней ночью отыскал за­имку. Не будь он человеком тертым, не сыскал бы охотничьего зимовья, замерз бы в тайге.

Да и так поблудил по сугробам и завалам до ночи. Мороз уже всю фартовую душу сковал. И тряслась она, будто на раз­борке в чужой «малине» оказался. Под пером. И ни вступиться, ни защититься невозможно. Вымотала тайга.

А потому, завидев светящееся оконце, кинулся со всех ног, будто не человечье жилье, а навар без охраны надыбал.

Заколотился в дверь руками и ногами, всей замерз­шей душой. И заблажил просяще:

— Дед, впусти!

— Чего надрываешься? Дверь не заперта, входи, - пропус­тил гостя в зимовье Притыкин.

Тот к печке сел. Зубы стучали от стужи дробно. Лицо поси­нело. Руки разогнуть не может.

— Прости, отец, отойду малость, - переводил дух фарто­вый.

Дед Притыкин налил ему горячего чаю. Позвал к столу. Ждал. С чем пришел человек в такую ночь?

«Конечно, не с радостью. Лишь беда выгоняет в эдакую сту­жу из дому», - подумал Николай Федорович.

— Костя я, Котом зовут. Из Трудового. Из условников я, дед. - Фартовый прихлебывал горячий чай из кружки и вздра­гивал.

Притыкин молча слушал.

— От Тимофея я, отец. Мы с ним в ходке вместе. Он меня прислал сюда. Прийти просит. К нему, в больницу.

— На что? - удивился охотник.

— О том он сам трехнет. Но уж очень просил. Видать, лажа­нулся перед тобой. Дышать, говорит, не смогу, коли деда не увижу!

— Не Тимкино это. Он без мозгов. Таких слов в его башке отродясь не водилось. Чтоб такое сказать, сердце внутрях быть должно. У Тимки там кошелек пустой. А в башке пурга злая. Не верю. Не его это сказ, - прищурился Притыкин и с подозре­нием посматривал на гостя.

— Может, слова не те, но мысль - эта. Просит прийти. Трудно ему теперь, плохо. Один лежит. Больной. Может, в кал­гане что-то завелось. Все про тайгу да про тебя ботает. Скучает.

— Свидеться захотел? Со скуки сердешной? Иль запамято­вал, дубина стоеросовая, что у меня тут всякая минута дорогая? Опомнился! А мне от того не теплей! Сызначала всю душу мне испакостил, злыдень, теперь кличет! Коль нужон я ему - доро­гу знает! Сам доплетется! - рассмеялся Притыкин.

— Оно и правда, отец. Виноват Тимка. Того не скрыл. Но кто теперь в жизни перед другими чистый? Нет таких в свете. Но если злыми будем да прощать разучимся, чем село от тайги отличаться будет? Всюду - звери...

— Ты тайгу не паскудь! На что чистое мараешь? Чего худого утворила тебе тайга? Поморозила малость? Что с того? Тут вся­кая зверюга разум и сердце имеет. Такое не каждому мужику дадено! - осерчал дед.

— Не лесовик я, тайги не знаю. Прости, если обидел.

— Забидеть меня тебе не дадено. Не я у тебя в гостях! А коль в тайге сидишь, не гадь в нее! - цыкнул дед.

- Я не за тем пришел. Просьбу Тимкину передать.

— И не бреши, человече. Костей, говоришь, тебя кличут? Знаешь ты, на что Тимка меня просит. Есть в том твой интерес. Иначе не поплелся б из села в такую стужу, - догадливо усме­хался старик.

Фартовый словами подавился. Смотрел на деда удивленно.

— Чего вылупился? Иль сбрехал я? У Тимохи нет и не было дружков, какие его лихо пополам с ним делили. Я-то знаю. И ты не таков. Не за тем ты сюда пришел. Это враз ведомо мне стало. Не то тебя щекочет, - отвернулся Николай Федорович к печке, словно потерял всякий интерес к гостю. И тому неловко стало.

Знал фартовый: так иль иначе узнает дед, зачем он прихо­дил к нему в тайгу. Но как отнесется к этому, как воспримет?

Рассказать правду самому? Но язык не поворачивается. Мол­чать? И вовсе плохое заподозрит. Стемнить? Но старик, из ссыль­ных. Его не проведешь...

— А тебе я на что понадобился? - внезапно спросил При­тыкин.

— Хочу попроситься в помощники. Вместо Тимки. И не только я. Другие тоже. О тебе, отец, в селе говорят, что ты - один в мужиках. Другие того званья не стоят.

— Леща подпускаешь, - рассмеялся охотник и сказал рез­ко: - Окромя меня, на этой заимке никого не стерплю. Тим­кой сыт! По горло! Никому боле не доверюсь.

— Мы ненадолго, отец! До следующей весны. Возьми нас. Иначе пропадем, - попросил законник.

Охотник достал из угла жировик. Зажег его. Поставил на стол. Запах горящего медвежьего жира пополз по зимовью.

Старик подкинул в топку побольше дров и предложил:

— Валяй начистоту. Все сказывай. Что приключилось? Ста­нешь ловчить, сбрешешь ненароком, почитай, зазря сюда при­волокся.

Костя начал издалека, осторожно. Внимательно следил за дедом. Тот не перебивал. Слушал напряженно, ловя каждое сло­во. По лицу его морщины ходили. То в пучки собирались, то снова разбегались к уголкам глаз и губ.

У Кости от волнения горло пересохло. Судорожно глотнул остывший чай. Притыкин не перебивал.

— Вот потому и пришел я к Тимке, чтоб он за нас к тебе обратился да попросил. Ему ты поверишь Знаешь его. А нас нет. Тут уж и время поджало. Со дня на день выкинут нас из Трудового. От тебя теперь наша судьба зависит. Возьми нас...

Притыкин думал долго.

— Судьба человеков в Божьих руках. Кому что определит Господь, то и сотворится. Но я не смогу вас взять к себе. Зарок дал опосля Тимки. Никого на заимку не пущать. И того не нарушу. Это уж верно, как Бог свят. Но... Имею я одну думку, как подмочь вам. Опять же без Тимки не обойтись твоим мужикам. Все от него, окаянного, приклю­читься может. - Пожевал дед губами и продолжил: - Я уж совсем дохлый сделался. Не только вас, себя не прохарчу вско­рости. И коль сунусь с таким словом к участковому - на смех поднимет. Мол, старый хорек полез в медведи. Это не- сурьезно. А вот ежели Тимофей навострится к нему и собьет из вас бригаду, то это дельно будет. В то поверят. И могут вас оставить. В Трудовом. А за Тимку как за промысловика, нб боле того, я поручусь перед властями.

Фартовый, скисший от резкого отказа старика, теперь сиял от радости.

— Как сговорить Тимку в бригадирство - ваша морока. Подсобить я не смогу ничем. Все от вас будет. От Тимофея. Коль жадность с себя вырвет, знатным промысловиком сдела­ется.

— Одно плохо, отец, больной Тимофей. Когда одыбается? А время не терпит.

— Тимохе я подмогну. Завтра навострюсь в Трудовое. За­гляну к участковому. Обскажу задумку. И напарника свово на­ведаю. Погляну, как он хворает. Авось мое снадобье его шуст­рей на ноги поставит.

' - Согласится ль участковый? - сомневался Кот.

— Не в ем помеха. Тут госпромхоз - голова всему. Я за вас замолвлю свое. Может, послухают...

До утра не мог уснуть фартовый. Ворочался, думал. А ста­рик спал безмятежно. До самого рассвета не повернулся на дру­гой бок.