Эльмира Нетесова - Закон Тайга

Она понемногу, неторопливо брала в плен их корявые, из­болевшиеся сердца и души.

Она согревала и морозила, смешила и пугала, беспокоила и успокаивала. Она била и жалела детей чужой стаи. Она учила и требовала, случалось, наказывала за оплошку. Она жалела их... Да и как не жалеть тех, кто, не найдя места среди людей, живет в глухомани?

Условники разучились кричать. Поняли сердцем, что в чу­жом доме нельзя говорить громче хозяина. Законники начина­ли понимать, любить тайгу. Она отвечала взаимностью.

В голубые рассветы, когда еще все в тайге спало, уходили люди в чащобу, оставляя на попечение тайги шалаши и добычу.

Они привыкли к тому, что живут в безлюдье и никто их не навестит.

Но однажды, вернувшись из глухомани, приметили, что у шалашей их ждут. Горел костер высоким пламенем. Чужие го­лоса слышны издалека. Охотоведы... О них когда-то говорил Тимофей. Не поверили. Ате нагрянули внезапно.

— Привет, промысловики! - встал навстречу старший из них. Улыбаясь, протянул руку Бугаю.

Фартовый растерялся, пожал. Вроде и разозлился, по­нял - за мехом пожаловали. А в то же время обратились не как к условникам, к фуфлу, как к равным себе - с уважением.

Старая кляча, запряженная в сани, фыркала, прядала уша­ми. «Что-то в санях имеется. Под брезентом», - приметил Рыло и заходил вокруг.

Но охотоведы явно не торопились. Расспрашивали о заим­ке, пушняке, условиях. Интересовались, как прижились про­мысловики в угодьях. О самочувствии и настроении. Не голо­дают ли.

Гости из Трудового явно решили заночевать на заимке. И Тимофей первым заметил это, готовил ужин на всех.

Приезжие, разговаривая с бригадиром, нет-нет, да обраща­лись к условникам с вопросами:

— Сколько соболя приходится на заимку? Много ли молод­няка? Как норка? Не перевелись ли куницы? Сколько рысей на заимке? Есть ли берлоги? Встречалась ли росомаха? Не мигри­рует ли пушняк на другие участки? Сколько огневок?

Условники отвечали нехотя. Понимали все вопросы по-сво­ему. А старший охотовед, словно почувствовал, сказал неожи­данно:

— На огневок не нажимайте. Больше оставляйте их в тай­ге. Без лис пропадет заимка. Слабого, увечного зверя, даже падаль, лиса уберет. Съест. Иначе болезнь появится. Вот вы принесли очень много куропаток. Видно, с других участков к вам мигрировали птицы. А почему? Бескормица иль болезнь прогнала? Теперь надо соседние заимки проверить. У куро­паток при большой скученности чума вспыхивает. Она потом всех зверей косит.

— И фартовых? - спросил Рыло.

— Лучше подальше от такого.

— Да нет на этой заимке чумы. Птица вся здоровая, - огля­дел связки куропаток молодой охотовед и спросил Тимофея: - Как пушняк? Много добыл? Хвались, бригадир, сдавай! С тебя начнем...

Тимка молча достал мешок, набитый доверху шкурками. Вытряхнул его на брезент.

Охотоведы внимательно разглядывали, оценивали каждую норку, соболя, горностая, куницу, белку. Тщательно пересчи­тали.

— Здесь на полторы тысячи, - улыбался Иван Степанович, старший охотовед. И добавил: - Цены тебе нет, бригадир. Не­даром Притыкин тебе свою заимку оставил. Завещал, как сыну. Просил другому не поручать ее.

— А сам? - вырвалось удивленное.

— Умер он, Тимофей. Неделю назад.

Тимка стоял молча, недвижно. Потом, словно опомнившись, снял шапку с головы. Медленно пошел в шалаш, выво­лок оттуда рюкзак.

— Тут вот всякая мелочь. Забыл. Возьмите, - сыпанул из него на брезент шкурки лис, зайцев, норок. И, не дожидаясь подсчета, ушел в тайгу.

Фартовые не поняли, что случилось с бригадиром. Ну, умер дед. Так все не вечны. Чужой старик. Пожил прилично. Экая невидаль. В делах, случалось, кенты гибли. Молодыми. А сколько их по зонам полегло? Не счесть. Жалеть было не­кому. Разве по бухой вспоминали иногда. Так это были за­конники! Свои! С кем и пайки хлеба, и затяжка папиросы, как общак, - на всех поровну. Иных и теперь помнят. А тут... ну кто такой?

А Тимка ушел подальше от людей. К самому горлу Мертвой головы. Никого не хочется видеть и слышать.

Неделю назад... Именно тогда он ставил капканы за Мерт­вой головой у Сухого ручья. И отчетливо увидел Притыкина. Прямо перед собой. Метрах в двадцати. Еще обрадовался. Мол, навестить решил дед. Значит, не обижается, простил, беспоко­ится за Тимку, коль на своей заимке не усидел.

И пошел навстречу. А старик в облако превращался. Таял на глазах. Но прежде чем исчезнуть, перекрестил Тимку. Уве­ренно, размашисто, как всегда это делал.

Тимофей тогда ничего не понял. Не сказал фартовым о слу­чившемся. Знал: не поверят, осмеют, скажут, чифира глотнул втихаря. Иначе с чего дед привиделся? Мол, если бы баба - другое дело. Это жизнь. А старик - только с дури...

«Видно, в тот час умирал. Может, вспомнил меня. Хотя кто я ему? Что хорошего он от меня видел? Мне все отдал, что знал и умел. От смерти уберег дурака...»

И вдруг странное беспокойство подняло его, толкнуло вер­нуться к условникам, к шалашам. Еще издали он услышал брань. Грязную, горластую. Орал Филин:

— Не для всякой падлы я навар свой брал. Чем я обязан- ник? Может, харчили иль одели меня? Иль пушку какую дали? Ни хрена с вас не снял. Никакого понта не имел! Почему с меня мое как положняк сымаете? Иль я налог вам должен? Идите в транду, покуда калганы целы. Ни хрена не дам! Я взял, вы при чем? Отваливай! Пока катушки не вырвал!

И в это время к шалашу подоспел Тимофей.

— Чего духаришься? Остынь, бугор! Иван Степанович, иди­те в мой шалаш. Мы сами разберемся.

— Нет, Тимофей, мы посылали в тайгу охотников, промыс­ловиков. Но не воров, не грабителей! - побледнел охотовед.

— Я тебе, падла, повоняю, крысиная хварья! - кинулся к нему Филин. Но Тимофей перехватил. Заломил руку, повалил в снег. И, навалившись всей тяжестью на Филина, рявкнул в раскрасневшееся лицо:

— Захлопнись, гад! Самому дышать паскудно, кентов за со­бой на вышку не тяни. Пальцем их тронешь, сам на кентель короче станешь. Не тяни грабли туда, где катушками накро­ешься! Не рыпайся! Сдай! Все сдай! Не доводи, падла, до греха!

— Хиляй, сука! Размажу козла! - сучил ногами Филин, пы­таясь вырваться.

— Идите в шалаш! Чего тут стали? - прикрикнул Тимка на приезжих. _

Иван Степанович, покачав головой, позвал за собой осталь­ных.

Бугор, воспользовавшись секундой, вырвал руку, влепил ку­лаком в лицо Тимофея. Тот свалился в снег.

Филин вскочил разъяренный. Кинулся к шалашу Тимки, но тут же словно из-под земли перед ним вырос Кот.

— Кончай, бугор! Не твой общак!

Филин со всего размаха ударил его головой в лицо.

— Западло, Филин! Трамбуй его! - завопил Цыбуля и, ки­нувшись на Филина, сшиб с ног, прихватил за горло. - Зенки вышибу! Пасть порву! Замокрю паскуду! - всадил кулак в рот бугра.

— Дави его, козла!