Эльмира Нетесова - Закон - тайга

Дашка, поужинав, мыла тарелки, когда сявка заколотился в дверь. Баба открыла и, удивленно уставившись на тощего дрожащего мужичонку, спросила"

— Тебе чего?

— Бугор на сход кличет, мамзель. За вами персонально прислали.

— Что надо от меня, бабы?

— Скажут иль спросят. Там узнаешь, — осклабился сявка, открыв гнилую пасть.

Дашка удивленно пожала плечами и ответила не спеша:

— Ладно. Приду. Вали отсюда, — и, вытолкав сявку за дверь, стала собираться.

Черная юбка и серая строгая кофта матери, пахнущие свежестью, облегли тело по-необычному уютно. Дарья причесалась. Накинула на плечи пуховый платок, последний подарок Тихона, влезла в валенки. Пошла к бараку, не замечая холода.

Когда баба открыла дверь, мужики онемело умолкли.

Отмытая, причесанная, без ватных штанов и телогрейки, перед ними стояла женщина…

Даже Тесть не нашелся сразу. Остолбенело смотрел на Дарью. Она иль нет? И не мог понять причину перемены в ней.

— Звали меня? Иль ошибка вышла? — спросила баба спокойно, не улыбаясь, не кокетничая, как раньше.

— Пригласили, — отступили условники, давая дорогу.

Кто-то щипнул за зад. Дарья остановилась. В глазах -

вспышка молнии. Вмиг увидела виновного. Коротко взмахнула кулаком. Всадила в зубы, не глядя. Бросила через плечо презрительное:

— Туда же, кобель вонючий, в мужики лезет, говно!

Барак надорвался хохотом.

— Иди сюда, Дарья! — позвал бугор, и условники вмиг затихли. — Скажи нам, где золотые часы Тихона? — спросил бугор, не желая ничего объяснять бабе.

— Часы? Отдал он их. За неделю до смерти. Чокеровщику нашей бригады.

— Сам отдал иль тот потребовал? — не успокоился Тесть.

— Тихон сам умел потребовать. Иначе не был бы бригадиром. В благодарность отдал, вместе со спасибо.

— Ты это точно помнишь? — спросил Вырви Глаз.

— На работе не пила. Любой скажет. А потому память не теряла. Что еще надо? — повернулась к Тестю.

— Зарплату Тихона не нашла, часом?

— Нет. Видно, он на счет положил. Хотя кто знает…

— Если найдешь, скажи.

— Искать негде. Все углы на виду. В них не спрячешь ничего.

— Ладно, извини, что потревожили. Больше к тебе ничего не имею, — едва оторвал взгляд от Дарьи Тесть.

— Кто же бригадиром у нас теперь будет? Можно мне прс£ то узнать? — спросила баба, краснея.

— Это потом. Теперь дело поважнее имеется, — отвернулся бугор.

— А что, Василий, права Дашка! Нам без бригадира никак нельзя! Кто ж выработку учитывать будет? Да и участки под вырубку надо заранее наметить! — подал голос бульдозерист.

— Кого решите, тот и будет! — отмахнулся Тесть, понимая, что отмытая Дашка увела мужиков от недавней основной заботы — сыскать мокрушника. Глядя на нее, мужики забыли о страхе, злобе. И перешли к обычному житейскому, неинтересному для фартовых. — Завтра в тайге сами обмозгуете. Вам вкалывать. Вот и думайте, — обронил бугор.

Дашка пошла к двери, не оглядываясь, не разговаривая ни с кем.

Чокеровщика после ее слов фартовые тут же отпустили. Тот, умывшись, плюнул на сходку. И завалился в постель, поклявшись отплатить фартовым за выбитые зубы.

В душе он благодарил Дашку, что спасла его от неминуемой расправы. Невольно признавался себе, что сам вряд ли бы так поступил. Дал бы потерзать, помучить. Сорвал бы кайф, а потом бы — вспомнил. Уж он бы за обиду свое со шкурой снял. А Дашка не воспользовалась случаем. Она, что, лучше его? Черта с два! — не поверил мужик…

Вся ненависть и злоба фартовых вылилась на сучкоруба. Он мало того что не мог вспомнить проигравшегося, обрыгал сверху донизу троих воров, вывернувших из него все спиртное.

Поняв, что большего на сегодня из него не выжать, иначе до греха недалеко, фартовые отступились от условника, и тот забился под стол, свернулся калачиком. И уснул в темноте и сырости. Бывало и хуже в жизни. Сегодня, слава Богу, ничего не сломали, не выбили. А значит, можно жить. Синяки и ушибы скоро заживут. Да утра лишь поноют. Завтра о них не вспомнит.

Вот только парашу надо выкинуть из барака. Хватит фартовым вонять, не в зоне им — помыкать работягами. Пусть до ветра, как все, ходят, — думал сучкоруб. И вдруг вспомнил: — Ну да, с кочегаром я в рамса играл! Тот, гад, два червонца задолжал еще».

И, высунувшись из-под стола, заорал от радости:

Эй, фартовые, с кочегаром я играл на интерес. Он продул мне!

— Чего орешь? Иль не видишь, что все спят. Озверел вовсе. Кричит, как усравшись! А ну сгинь, — долбанул его кто-то кулаком вслепую. Сучкоруб отлетел к столу. Ударился виском в угол. Затих.

Утром Дарья принялась белить камору. С вечера приготовила известь в ведрах. Погасила ее водой. А когда та остыла и превратилась в «сметану», внесла ведра в коридор до утра.

Теперь, засучив рукава и подол, заканчивала белить потолок. Не торопилась. Знала, к ночи все успеет. Да вдруг ей показалось, что на чердаке кто-то ходит. Баба затаила дыхание. Прислушалась. Так и есть. Чьи-то тяжелые шаги прошлись над самой головой. Задержались возле трубы. Баба с трудом удержалась, чтобы не крикнуть, не выдать себя.

«Кому понадобилось шарить там что-то? Хотя средь, бела дня черные дела не делаются», — решила Дарья и продолжала белить.

Печку, стены до блеска довела. Даже сама радовалась. Так понравилось ей ухоженное, словно помолодевшее жилье. Отмыв окно и полы, поставила на места стол и койку. Помыла табуретки, дверь и собралась сама влезть в корыто, как снова услышала шаги над головой. Тихие, осторожные. У Дарьи сердце заледенело от страха.

«Кто б это мог быть? На дворе уже смеркается, а им угомону нет. Сходить к бугру? Так осмеет. Скажет, стану, мол, твоих кобелей гонять. Сама с ними развязывайся. Вот и все. Сраму не оберешься. И ничего не докажешь. Ну да черт с ними! Коли кто попытается крючок сорвать, в зубы дам. А стучаться будут, не впущу», — влезла Дашка в корыто.

Пока мылась, стиралась, расчесывалась, забыла о страхах. Но едва села к столу поесть, глянула в окно и увидела прижавшееся к стеклу лицо. Едва ложку не выронила. Лицо тут же исчезло. Баба поневоле вспомнила, что и вчера кто-то подсматривал за нею.

Дарья выглянула в окно. Шел снег. Крупные снежинки ложились на глубокие следы под окном. Засыпали их, сглаживали.

Баба оделась, вышла наружу. Может, у дверей коридора кто- нибудь топчется? Но вокруг — никого. Лишь ветерок с сопок налетал на Трудовое, засыпал село белым холодом.

Дашка набрала дров с поленницы, несколько охапок заложила за печь на случай пурги. И вдруг ей вздумалось проверить чердак. Глянуть, что искали там, над ее головой, непрошеные гости?

Шаткая лестница застонала под ногами. Но Дарья упрямо лезла вверх.

Хватит в страхе, в неизвестности жить. Пора кончать с этим. Да и хозяйка она в своем доме иль нет? Почему вздумалось кому-то без ее разрешения и ведома шарить наверху, подсматривать за нею? Что надо от нее любопытным? Да и так ли безобидна эта затея: подглядывать в ее окна всякую ночь? Она не девка, но и не скотина, чтоб безропотно сносить такое.