Эльмира Нетесова - Дикая стая

Трое мужиков, посланных Любой, не сумели уговорить Гошу:

— Не только вам, всем вода нужна! Чем вы лучше?

— Люди без хлеба останутся! Весь поселок!

— Без хлеба продышат, а вот без воды нет! — упрямился поселенец.

— Гош, ну, хватит злиться! Мы пошутили.

— Идите в жопу! Не мешайте тут, промежду ног! — упорствовал мужик.

— Ты что? Офонарел? Людей голодными оставляешь? А ну, заворачивай к нам! — хотел отнять вожжи грузчик, но получил крепкий удар кнутом по спине и плечу. Повернуть коня силой не удалось.

Гоша привез воду к себе домой. Залил до верха все бочки, стоявшие в коридоре. Маринке даже корыто и тазы залил. Хотел отвести коня в конюшню, но увидел Любку. Пекариха шла напролом через сугробы, как танк, и кричала охрипшим голосом:

— Гошка, твою мать! Подожди, сукин сын! Слышь, ты, воробей неподмытый, недокормленный? Я ж тебя зубами побрею догола, недоносок отмороженный! — неслась к поселенцу черной фурией.

Тот кобылу стеганул, поторопил к дороге, чтоб не влететь в жесткие лапы пекарихи.

Коняга рванула с места в галоп, выскочила на дорогу мигом, не без опаски оглядывалась на приотставшую Любку. Та не остановилась и, выскочив из снега, помчалась за Гошей во весь дух.

Как ни старалась кляча шустрей переставлять лохматые ноги, пекариха догнала. Она ухватила Гошку как мышонка, притормозила кобылу и, глянув в глаза поселенцу, пригрозила:

— Уши вырву, в жопу вставлю! Дошло?! Коль я велела тормозить, слушаться надо. От меня не смоешься, свинячий огрызок, блоха портошная! Чтоб сию минуту воду мне привез! Иначе размажу в сугробе как клопа!

— Иди в сраку! У меня рабочий день закончился. Я — не железный и в две смены не вкалываю. Иль не видишь, уже ночь. Я не из-за кого не стану рисковать своей и ее головой, — указал на клячу.

— А кто мешал привезти раньше? — наступала Люба на Гошку.

Тот жался к лошади, но пекариха наступила ему на ноги и надавила всем весом. Поселенец взвыл от боли.

— Скажи спасибо, что на мослы! Коли еще брехаться будешь, за яйцы приловлю. Вырву с корнем и скормлю собакам! — приподняла Гошку одной рукой.

— А кто ж тебе воду привезет? — вздрогнул поселенец.

— Ты! Кто ж еще? Иль хочешь поторговаться?

— Не повезу к тебе! Пусть другой вам шестерит! Меня не уломаешь! Не хочу! Хватает своих корефанов. А ты мне кто? — зажал в руках кнут покрепче, приготовился защититься.

Любка приметила, отошла на шаг, подальше от греха. Гошка тут же погнал кобылу, сам вскочил в сани, но и пекариха успела. Ухватилась за бочку, вскочила в сани и, вырвав вожжи из рук поселенца, погнала клячу к реке во весь дух.

На спуске к реке сани перевернулись, и бочка вместе с людьми вывалилась в снег. Любка оказалась под Гошкой. Тот лапал ее всюду, приговаривая:

— Попалась, стерва толстожопая! Я тебе покажу, как меня лажать! — тискал Любку, вдавив ее в снег гак, что та не могла пошевелиться.

— Ну, козел, погоди! — пыталась она встать, но Гошка не пускал.

Он влез под кофту к бабе, та визжала, барахталась, но поселенец не был новичком с бабами, знал, где приловить и как действовать. Любка вскоре перестала изворачиваться. Не обращала внимания на расстегнутые телогрейку и кофту и задранную юбку, понимая, что в такую темень никто из поселковых их не увидит. Может, и стоило б согнать с себя мужика, ведь вот нахал, сумел прижучить в сугробе! Но что поделаешь? В поселке ни одного приличного холостяка, все алкаши. Такие кому нужны? Гоша хоть на своих ногах держится. Пусть с виду замухрышка, зато мужик классный! У Любки среди хахалей ни одного такого не было. Она прижала к себе Гошу и стала целовать небритую рожу молча, жадно.

Когда они подъехали к пекарне, там уже было пусто. Все разошлись по домам. Любка грустно усмехнулась:

— Устали ждать! Хреновый у меня караул! Правда, Гоша? Хотя, что с них спросишь? Навози мне воды в бочки. Чую, новая пурга не за горами. Сделай с запасом.

— Я-то сделаю, за мной не станет. Но что буду иметь? А главное, когда?

— Тебе еще мало? — удивилась пекариха и, подойдя вплотную, сказала, — сама тебя найду!

Гоша до восьми вечера возил воду в пекарню. Десять бочек залил до отказа и, просунув голову в пекарню, крикнул:

— Люба, готовь расчет! Все бочки полные!

— Она — в формовочной, очень занята, а расчет сейчас отдам! — взяла с полок горячие, румяные караваи помощница пекарихи и, положив их в мешок, отдала поселенцу.

Гошка отвез хлеб домой и, поставив коня в стойло, возвращался домой, опустив голову. «Вот такие они все! Чуть отпустил от себя, она уже занята, а я не нужен. Ну, и хрен с нею. Только вот обидно: я ей воду возил как своей, она ж хлебом откупилась, словно от барбоса. Стал бы из-за него собой и конягой рисковать! Да не в жисть!» — сжульнул поселенец жалобно.

Ему вспомнилась Любка, вдавленная в сугроб. Огневая, горячая, озорная, совсем своя и вовсе не чужая. Нежная и тихая. Видно, не часто была обласкана. А может, и вовсе не знала настоящего мужика, лишь хахалей, редких и случайных, с которыми, крадучись, час или два побыла. Вряд ли они ее согрели, вряд ли запомнились ей. Вон как затихла она в его руках. Гоша вспоминает и крутит головой: «А ведь к снегу приловил, без всяких условий. Попадись ты мне на ночку, хотя бы в моей хибаре, до самого утра не захотела бы уйти. Это верняк! Но, ничего, начало положено! Ты из моих лап уже не выскочишь. Я все равно свое с тебя сорву!»

Корнеев вошел в дом и удивился. В его квартире было протоплено, полы помыты. Везде чистота и порядок. Не мотается одежда на кровати и стуле, все аккуратно висит на вешалках. Клеенка на столе и посуда помыты, полотенца висят возле умывальника.

«Наверное, Маринка похозяйничала, сжалилась надо мной. Кому еще нужен?» — снял сапоги, телогрейку повесил на крючок, чтоб не нарушить неожиданный порядок.

Вытащив из мешка еще теплый хлеб, тихо постучал к соседям. Открыла Марина.

— Спасибо! Какой порядок у меня навела! Возьми вот хлеб, еще теплый. Только с пекарни.

— Гош, прибирали у тебя вместе с Анной, которая ночевала в пургу. Она сало и рыбу принесла, просила передать. Вон в сумке стоит. Возьми. Андрей на рыбалку собирается, на подледный лов. На навагу. Хочет вас с Игорем позвать. Пойдете?

— До выходных дожить надо. Как сложится оно, ведь и пурга может разыграться.

— Ой, не накличь! — испугалась баба.

Оба, разговаривая, не заметили, как в коридор пошел участковый.

— Воркуете, пока Андрей на работе? Ну, и прохвост ты, Гошка, ну, и сукин сын! О тебе нынче весь поселок гудит. Едва появился, а уже бабу приласкал на ночь! Оно, конечно, не запрещено, но уж больно ты прыткий!

— Бабу на ночь? — удивился Корнеев. — Какую? Почему я ее не знаю? Уж коль пригрел бы, она и теперь у меня канала бы как канарейка в клетке!