Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Дочь пахана

когда думали, что вы уже из Москвы оторвались. Попробуй надыбай в Новосибирске вас! Мы ж гам ни разу не возникали! — улыбался уже успокоившийся Краюха.

— Они Таранку тоже за жопу хотели взять. Но он слинял от них к бабе, что мимо хиляла, — стала рассказывать Задрыга.

— Не вякай, покуда я сам могу! — выставил Таранка острую мордочку и заговорил:

— Смаячил я кентам, чтобы вниз хиляли. А тут — менты. И ко мне подваливают. Один, чисто бычара, кулаки сдавил, вломить, вижу, собрался. Его кулаки с мою тыкву. Ну, раскинул я мозгой, оно, верняк, вломить я ему сумел бы. Но он не один. Целая хевра. Со всеми не потрамбуешься, уложат. Я и приметил бабу, когда лягавому до меня шаг оставался. Она как раз с того подъезда вывалилась, — рассмеялся законник.

— Ох и сдобная баба! Вышло, вроде я ей маячил. Ну, пристроился сзади той красотки, хиляю следом, от ее задницы глаз не оторву. А она у ней под платьем — винтом крутится. Экая мордастая жопа! Отродясь такой не видал. Она оглянулась, когда лягавые уже за шиворот меня схватить хотели. Я их призрел. Рядом с нею пошел. Шаг в шаг. Ну и трехаю ей:

— Мадам, мне грозит смерть, если я не возьму вас под руку. Она не кочевряжилась. Откинула крендель, я в него ухватился обеими. Лягавые с зависти чуть не обоссались. Мне с моим ростом, только в задние щеки ее целовать. До верхних не достал бы. Баба — краля! Кровь с молоком! А лягавые вслед глядят. Я тороплюсь от них шустрей оторваться. Но эта баба! Я за нею еле успевал. Когда за дом свернули, сунул ей полсотню за приятное знакомство. Она аж хайло отвесила. Обрадовалась и вякает:

— Да за такие деньги я тебя, мой тараканчик, на руки б взяла! Жучок ты мой навозный! Когда нужно будет, всегда подходи! — и расцеловала меня в мурло! Тут лягавые высунулись. Поглазеть за мной. Я их приметил. Обнял бабу за шею, на мое счастье она нагнулась. И ломаю из себя кобеля, посеявшего нюх. Аж мусорам неловко стало, смылись они со стыда. А я в такси, и оторвался.

— А краля? — удивился Боцман.

— Она своей дорогой похиляла.

— И адрес не оставила?

— Не нужен он мне. Я по ним не болею! — отмахнулся Таранка.

Поезд, ровно постукивая колесами, увозил фартовых от столицы, подальше от шумной толпы, от крикливых баб, ярких витрин, подозрительной милиции.

Чем дальше, тем холоднее становилось в купе. Кое-где на полянах и деревьях уже лежал первый снег. Скоро зима. В Сибирь она приходит гораздо раньше, чем в Москву.

Задрыга смотрит в окно вагона, поневоле поеживаясь.

Как-то сложится у Черной совы в незнакомых местах. В городах, куда едут фартовые, бывали не все. А это, как в прорубь нырнуть Одно страшно, сумеешь ли выскочить?

Его знали не только фартовые Ростова. Помнили этого человека зэки Колымы и Воркуты, Печоры и Комсольска, Сахалина и Сибири. Куда только не увозили его в казенную дорогу зарешеченные вагоны специального следования.

Сколько километров прошел он и проехал; неся на плечах, в судьбе и биографии печать рецидивиста. Она коростой въелась в уголовные дела, заводившиеся всякий раз, едва Седой выходил из зоны, после очередной ходки.

Его знала вся прокуратура и милиция. Весь угрозыск и конвой. Его помнили свирепые охранники тюрем, следственных изоляторов и зон. Он их не запоминал. Жалел голову и память.

Знал главное, основное. Мелочи отбрасывал.

Седому было шестьдесят. Может, чуть больше. Так считали все, кто знал его. Кроме клички, никто ничего о нем не слышал. Было ли у него родное имя? Его вскользь упоминали в приговорах, но почему-то не застревало в памяти. Уж очень шла ему кликуха, с какой сжился, свыкся и полюбил.

Когда он получил ее? Все законники считали, что в малине либо в зоне получил второе имя, как клеймо на лоб. И только он сам — Александр Земнухов, знал, как стал он Седым…

В тот год особо пышным цветом взялись в саду яблони. Они словно чуяли, что эта весна — последняя в их жизни, и уж коль не доведется отяжелеть ветвям красивыми, вкусными яблоками, — порадовать себя и людей напоследок нежным, душистым цветом.

В том саду, бледнея от робкой неуверенности, сделал он предложение той, какую любил больше жизни. Осмелев впервые, придержал за локоть. И признался, что жить без нее не может. Она удивленно вскинула голову. Русая коса, уложенная короной, упала на плечо. На щеках — яблоневый румянец выступил. Впервые услышала о любви. Заслушалась. Но руку свою из его руки не вырвала. Может, от растерянности.

Он тогда решил иначе. И, уговорив стариков на спешную свадьбу, чтобы другие не опередили, послал сватов. И, чудо! Она согласилась стать его женой…

Полдеревни родственников готовились к свадьбе. И только старая бабка Сашки осуждающе смотрела на внука и почему-то вымаливала для него прощение у Бога.

— Неурочное время для свадьбы выбрал. Чего торопишься, безмозглый? Чай — не девка! Не засидишься! Зачем Господа гневишь? Обождал бы, как все — зиму, мясоед! Иль обрюхатил девку и прикрыть хочешь? — глянула на внука строго.

— Нет греха меж нами…

— Тогда обожди!

— Не могу!

— Попомнишь мои слова! Наказан будешь! Не обрадуешься затеянному веселью! Пост нарушать воспрещено людям! — предупредила и уехала в соседнюю деревню к брату, чтобы не быть на свадьбе, не обидеть Бога.

Никто не заметил ее отсутствия на веселье. Все село собралось в доме Земнуховых. Гармошки, патефон — не смолкая, пели на разные голоса. Может, оттого и не услышали грохота подступившей к порогу дома войны.

Молодых уже собрались провожать в спальню, когда к дому подъехал грузовик, и люди из военкомата, не желая слушать ни о чем, выдергивали из-за стола гостей по списку. И, дав десяток минут на сборы и прощание, сажали мужиков в машину.

Земнухов оказался в списке одним из первых.

— Свадьба? Невеста не стала женой? Сейчас тебя женят! Живо в грузовик! — скомандовал мордастый лейтенант. И Сашка влез в машину, даже не успев попрощаться.

Машина привезла их в город, к военкомату. Там Земнухов узнал подробнее о случившемся.

Короткая подготовка к войне, и через две недели его отправили на передовую.

Из сводок Сашка знал, что его деревня оккупирована немцами, что враг идет к Москве.

— Как там мои? Как она? Ждет ли? Любит ли? — думал человек ночами напролет. Он так хотел скорее вернуться в свою деревню, что часто видел ее во сне.

Звягинки… Орловская область. О них в сводках отдельна! не говорили. Упоминали в числе прочих, взятых врагом,

Земнухов дольше других не мог привыкнуть к войне. Она ему казалась дурным сном. Именно потому не доходили письма до Звягинок. Не было и ответов.

К гибели однополчан война приучила. Сам не раз умирал в госпиталях, медсанбатах, дважды контузило человека. Ранений не счесть. Чудом выживал. Судьба, словно смеясь, берегла его для самого сильного удара. Он того не знал…