Эльмира Нетесова - Выскочка из отморозков

Мальчишка знал и не любил тетку, боялся ее. А потому закричал от ужаса:

— Не надо! Я больше не буду! Не отвози!

После этого он напился еще раз у матери Герасима — самогонки перебрал и опозорился. С того раза к спиртному не прикасался — боялся.

Его ровесники-мальчишки любили пиво и зачастую покупали его. Угостили Борьку. Ему пиво не понравилось. Он, сделав глоток, сплюнул горечь и вылил остатки на землю.

— Во отморозок! — смеялись друзья и советовали попробовать еще, привыкать к пиву постепенно, но мальчишка отказался наотрез.

Единственное, к чему пристрастился, так это к куреву. Конечно, поначалу ему хватало одной сигареты на день. Потом и пачки было мало.

— Борька! Ты куришь? — удивилась Наталья, взяв в стирку еще детские штаны сына, в них она нашла полупустую пачку.

— Курю, — сознался пацан.

— И давно?

— Уже с полгода.

— А деньги где берешь?

— Побираюсь и собираю по городу пустые бутылки, как и все.

— Зачем ты начал курить?

— Когда очень хотелось есть.

— Бросить сможешь?

— Пробовал, не получилось.

— А где, у кого куришь?

— У нас на чердаке.

— Не смей, дом спалишь! Коль так, кури дома. Вот тебе под пепельницу старая тарелка. И не кури на дворе и на улице! Слышь! Чтоб никто не видел. Иначе беды не оберешься. Пусть никто из взрослых не знает. И в школе с этим не попадись, терпи до дома. Обещаешь?

— Хорошо.

И ни разу не подвел. Курил возле печки или на кухне за столом. Мать поначалу морщилась, потом привыкла и не обращала внимания на окурки в тарелке. А Борька, подрастая, учился хозяйничать в доме. С утра заправит койку, подметет, принесет воды, начистит картошки. А приглядевшись, как готовит мать, сам начал варить нехитрые супы и каши, научился жарить рыбу. К приходу матери всегда был готов ужин, вымыты полы, а дом проветрен.

— Умница ты мой! Спасибо тебе, сынок! — целовала Наталья сына.

Трудно становилась на ноги семья. За полгода мать скопила на холодильник, потом в доме появилась стиральная машина. На магнитолу, велосипед просить не решался, хотя так хотелось. Ведь у других ребят, как бы трудно ни жили, имелось все, даже видики и фотоаппараты. Борьке мать лишь один раз в месяц покупала жвачку.

— Учись, сынок! — просила она пацана. Но именно в школу ему не хотелось.

Борька видел, как уставала на работе мать. Замечал, как живут' другие.

Вон Нюрка Волова, та, что возле школы живет. У нее сын калека. Не ходит на своих ногах. Раньше его мать работала в школе гардеробщицей и уборщицей. А потом ушла, уволилась. Стала продавать на базаре самогонку и встала на ноги. Купила сыну инвалидную коляску и оставляла его у входа на рынок побираться с утра до ночи, чтоб хоть как-то свести концы с концами и не сдохнуть с голоду.

Сын Воловой хоть и калека, но хороший парень, добрый и тихий. Это он убедил Борьку, когда плохо подавали милостыню, петь на два голоса жалостливые песни, вроде вот этой:

…а ко мне на могилку уж никто не придет,

только ранней весною соловей запоет.

Запоет и засвищет и опять улетит,

а моя хата — могила — одиноко стоит…

Слушая эту песню, даже ворчливые старухи раскошеливались и бросали мелочь в банку. Потом калека отдавал половину подаяний Борьке, и тот на эти деньги покупал курево и хлеб. Так продолжалось недолго, пока крутые не заметили Борьку в баре ночью, замерзшего. Тут-то они и привели Борьку за стол.

Мальчишка рассказал все, и бритоголовая братва сжалилась.

— Ладно! Пасись при нас, — велели Борьке, тот несказанно обрадовался. О таком он даже не смел мечтать. Пацан жгуче завидовал мускулистым, крепким парням, которых уважал и боялся целый город.

Разобравшись с отцом Борьки, хмуро сказали:

— Слышь, гнида? Если твой пропадлина-отец снова начнет на вас с матерью кулаками дрочить, сыпь в бар мигом. Мы ему так вломим, рад будет на шконку возникнуть, только не нам на глаза!

— Пока я за вами прибегу, он мамку уроет! А как мне без ней дышать?

— Верно! Тогда запомни номер телефона! На нем всегда кто-то есть. Но даром только сыр в мышеловке бывает! И если ты понадобишься…

— Понял, — шмыгнул носом Борька и назвал свой номер телефона.

В этот вечер крутые не потребовали ничего.

Пацан поздно пришел с улицы. Едва успел приготовить ужин, мать вернулась с работы. Только сели за стол, хлопнула калитка. Чьи-то шаги под окном прошуршали. Наталья едва успела встать из-за стола, как в дом ворвался Николай — вернулся.

— Кайфуешь, сука? А вот тебе по самое горло! — Икинулся к женщине с кулаками.

Борька схватился за кочергу, стал лупить отца по спине. Тот оглянулся. Налетел на сына, сшиб, стал месить, как взрослого мужика, лютого своего врага.

— Поганец! На меня поднял руку! На отца? Сдохни, гад!

Борька чудом выкатился в двери, а может, отец выбил сапогом из дома? Набрал когда-то названный номер телефона. На счастье иль по везению, крутые оказались на месте. Они успели очень вовремя. Борька и теперь зажмуривается, вспоминая.

Отец… С ним в жизни Бориса связаны только самые больные воспоминания и ни одной светлой минуты, никакого просвета.

Когда от него избавились насовсем, к Наталье приходила отцовская родственница. Она громко ругалась, обзывала мать, грозила судом и расправой, требовала какие-то деньги, обещала поджечь дом ночью. Мать позвонила в милицию, и баба поторопилась поскорее уйти.

Как-то, спустя время, мальчишка увидел ее на улице и запустил камнём вслед. Попал в плечо. Потом полгорода пробежал, чтобы от нее оторваться. Домой она не решилась прийти.

— Боря, сынок, как устала я от этой жизни! — пожаловалась Наталья. Мальчонка грустно глянул ей в глаза. Он понимал: у нее нет жизни, все изломано, оплевано, а у него отнято детство. И его тоже не вернуть. Оно, коротко аукнув, вытерло кулачонками слезы со щек и молча исчезло в ночи без обратного адреса.

Не от отца и матери, а от сверстников и крутых, от улицы набирался мальчишка новых привычек, отношения к людям, умения постоять за себя… Бросив школу, Борька стал невыносимым забиякой, грубияном, хамом. Не только соседи, но и сама Наталья скоро заголосила от него.

Ни просьбы, ни уговоры не помогали. А тут крутые решили пошутить и дали Борьке покурить травку. Раз, другой — понравилось. А потом сел пацан на иглу. За те уколы он готов был на все. Но хорошего много не бывает.

Борис и теперь, через годы, вспоминает, как тот же самый Шурик снимал его с иглы. Его ни на шаг не отпускали. А когда средь ночи сам полез в шкаф за уколом, Борьку тут же сняли с табуретки за уши и привязали к койке намертво.

Целый месяц мучений… Сколько раз он умирал, сам того не помнит. Но и теперь, уже подросшим, уверен, что испытал в жизни все.

На всю жизнь запомнилось, как крутые отловили его на улице и, отогнав мальчишек, впихнули в машину кулаками, повезли к себе и пригрозили: