Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Фартовая любовь

Пройдет молодость, перестанут посещать кенты, наступит отрезвление. Но где оно застанет бабу? На морозе — в сугробе, около пивбара? Либо в вендиспансере? Или в больнице — с криминальным абортом? Редко какой повезло — остановилась вовремя. Бросила пить, выйдя замуж за вдовца. Зажила семьей, тихо и неприметно. Радуясь, что никто ночью не вломится, не влезет в постель. И на завтра у нее будет свой кусок хлеба, купленный мужем, а не хахалем.

Такие шмары очень дорожат запоздалым счастьем. И, заимев мужа, навсегда забывают прошлое, стыдятся даже воспоминаний о нем. Но как редко такое случается. Бывших шмар опасаются брать в жены, хозяйками в дома. Им боятся верить за легкомысленное прошлое, за ошибки молодости. Да и они — не из доверчивых. Повидав всяких — не верят, что их не предадут, не оставят в очередной раз, выбросив на панель вместе с затаенной мечтой и надеждой.

Мишка, как и все фартовые, никогда не думал о будущем, о семье. Да и что может загадывать законник, чья жизнь всегда зависит от случайностей? Сегодня он богач. В карманах — пачки денег. Шикует по кабакам и шмарам. А завтра поймала его милиция. И сел на баланду. На много лет. В холодной зоне проходят годы. Стареет фартовый, хиреет здоровье. А выйдет на волю — и снова за прежнее. Иной через месяц попадает за решетку вновь. Другой — через годы. Но каждый законник проводит в неволе немало. И все ж… От своей фортуны редко кто отрекся. Лишь те, кого в дальняках скрутил недуг на весь остаток жизни. Лишив возможности фартовать, отнял нужность малине.

Паленый знал, его будущее — не лучше, чем у других. Понимал, фартовые не потерпят нарушения закона — не позволят никому обзавестись семьей. Да и сам бы не рискнул, понимая, что ни одна не согласится ждать годами, жить всю жизнь в страхе.

Но в последнее время Мишка перестал понимать самого себя. И зачастую злился. Ну с чего это он начал ограждать Задрыгу от Короля? Флиртует она с ним, ну и пусть! Так нет! От злобы в глазах пузырило. Он признавал, когда девки смотрят только на него. А уж сам — какую выберет! Тут же — полное безразличие к Паленому. Задрыга перестала его замечать. Это задевало самолюбие.

Ведь совсем недавно Капка дышала им. Есть без него не садилась, не ложилась спать, пока он не вернется. Она вспыхивала при каждом его взгляде. Она всегда старалась привлечь к себе его внимание. А тут вдруг… Все с ног на голову. Девчонка изменилась в один день. И Паленый понял, что прежние ее знаки внимания льстили его самолюбию. Он увереннее держался в малине, зная, что не безразличен дочери пахана, которую мог держать накоротке одной, ничего не стоящей, улыбкой или словом. Он был уверен,! Капка за него бросится в огонь и воду. Но это было прежде. Теперь Задрыгу не узнать.

От прежней осталась лишь кликуха. Девчонка не только перестала замечать, а и почти не разговаривала с Мишкой. И у него взыграло чувство собственника. Униженное, оплеванное при всех. Он не привык, чтобы его забывали и не замечали. Не признавал этого права за бабьим родом. Считая, что только он вправе забывать и покидать, высмеивать Задрыгу перед малиной. Он считал ее своею невоспользованной собственностью, какой нужно время, чтобы подрасти и оформиться. Вылезти из облезлого чертенка, хотя бы в бабу. Пусть и страхолюдную. Может, когда-нибудь, по бухой, осчастливил бы ее. Но… Она не стала ждать и ускользала из-под носа. А Паленый, как и все фартовые, не привык терять. Его бесила такая перспектива, и Мишка уже не мог контролировать себя.

Задрыга это видела и чувствовала особо остро. И наслаждалась этой игрой, причиняла Паленому настоящую боль.

Она уже не вскакивала с постели, как раньше. Не появлялась перед законниками в пижаме, взлохмаченная и неумытая. Капка теперь выходила из спальни павой. Вся в локонах. Умытая, подкрашенная в меру. Нарядно одетая. Садилась за стол не дерись на стуле, а чинно, спокойно, с достоинством. Не гремела ложкой и вилкой, не шмыгала носом. Не материлась без повода. Не влезала в разговоры фартовых. Она слушала вполуха. И, казалось, думала о своем, мечтательно уставившись куда-нибудь в одну точку.

Теперь никто в малине не обзывал ее безобразной мартышкой, заразой или гнилым выблевком последнего бухарика. Капка лишь снисходительно усмехнулась бы. И не поверила б в такие слова.

Теперь законники не орали на нее. Она редко давала повод к тому, резко изменив тактику. Даже пахан Черной совы перестал узнавать дочь. И если поначалу считал перемену в ней временной прихотью, детским капризом, теперь свыкался с новой Кап- кой, повзрослевшей в одну ночь.

Задрыга в малине обожала только Глыбу. С ним она подолгу секретничала в своей комнате, с ним появлялась в городе, слушала его рассказы. Вместе с Глыбой ходила в дела и не без успеха.

С ним вдвоем ограбила кассу морского порта, забрав все деньги, предназначенные на зарплату. Тихо и без крови сработали, управившись за полчаса. Они даже не предупредили, что идут на дело. Вернулись с двумя миллионами. Без «хвоста» и погони. Сумели управиться за перерыв, не насторожив ни уборщиц, ни вахтеров. Слухи о происшедшем поползли по городу лишь на следующий день.

Горожане удивлялись, как произошло, что воры прошли незамеченными на территорию порта. Ничего не сломали, не испортили, не оставив никаких следов, унесли кучу денег, и никто их не увидел.

— Значит, свои — портовые — поработали! Кто б чужой так сумел? Своих с собаками проверяют. Чужим там нос не сунуть. Значит, охрана замешана и кассир. Вор обязательно следы оставит, — рассуждали дотошные горожане, с недоверием поглядывая друг на друга.

Если б знали они, как была обворована на самом деле касса морпорта, долго удивлялись бы гениальной простоте уникального случая и незащищенности порта от повторения случившегося.

Территория порта, как впрочем и повсюду, охранялась лишь с фасада. Там, у центральных ворот и входа во двор, бессменно дежурил наряд милиции, а в самом здании — вахтеры на входе.

Так было всегда, все годы. И никто не думал, что в здание управления можно проникнуть совсем иначе, даже среди белого дня.

Никто не придавал значения тому, что портовый магазин примыкал вплотную к забору, отгородившему двор от магазина. И торопливые управленцы наделали в заборе множество лазеек — дыр и через них сновали на перерыв и обратно, сокращая путь домой, оставаясь незамеченными охраной.

Подходили к зданию не через центральный ход, а через кочегарку, находившуюся на первом этаже здания, топившуюся лишь ночами.

Дверь из котельной выходила в коридор, напротив кассы.

Глыба, помимо «перьев» и «пушки», прекрасно владел «фомкой» и без труда открыл ее. Кассирша, готовившаяся после обеда выдать зарплату, даже не спрятала ключи от сейфа понадежнее. Оставила их в верхнем ящике стола. Глыба даже не касался сейфа «фомкой». Лишь перчатки надел, чтобы следов не оставить. Выгрузил деньги в два саквояжа и вместе с Капкой, через десяток минут, выбрались на центральную магистраль.