Эльмира Нетесова - Заказанная расправа

— Яблоки и груши, какие вырастили, возили напоказ. Она при них была, — вздохнув, мать стала накрывать на стол.

Картошку с капустой, огурцы и помидоры, сало и грибы поставила перед сыном.

— Ешь, этого у нас хватает. Все простецкое, свое. Да ведь в тюрьме, поди-ко, и того не видал? А жил бы тихо, тож семью имел. И детей! Имя говоришь? Нам сколько ни старайся, Торшиху не переплюнуть. У ней горло шире бочки! Его всей деревней не заткнуть. И председатель у ней на поводу. Что скажет ему, то он сделает. Понял?

У Никиты враз кусок поперек горла встал. Закашлялся на весь дом:

— Ну, коль так, не смогу тут! — тряхнул упрямой головой. И сразу расхотелось есть. Он полез на лежанку, решив обдумать, как жить дальше. Но усталость взяла свое и вскоре он уснул.

Никита не слышал, как пришла сестра. Она, ахнув от удивления, лишь оглядела брата наспех и заторопилась с мужем на работу.

Проснулся Никита после обеда. Нарубил дров, наносил воды, подмел во дворе, поиграл с племянником. Ему очень не хотелось возвращаться в дом. Но сумерки вынудили. А вскоре вернулись сестра с мужем.

Дуняшка, увидев сынишку на коленях у брата, спешно взяла его, отправила к матери, строго запретив высовываться на кухню.

— Ты чего это? — удивился Никита.

— Иль забыл, откуда приехал, где столько лет отбывал? Чему ребенка научишь? Кем он вырастет рядом с тобой?

— Вот оно что! Выходит, я прокаженный?

— Ты даже хуже! А что? Сам не понимаешь? Ну скажи, зачем сюда вернулся? Мы только начали на ноги становиться, и тебя черт принес! Снова жди беды! — заплакала сестра. Зять даже знакомиться не захотел. Не поздоровался, не подал руки.

— Дунька! Ты всегда была дурой! Такой родилась. Недаром тебя отец не любил! Ну, да это теперь навсегда! — отвернулся от сестры, глянул на мать и спросил:

— Ну, а ты что скажешь?

— Я опрежь все высказала. Добавки нету.

Никита спешно оделся. Взял чемодан, с каким вернулся из зоны, решил уйти к дядьке — брату отца в соседнее село. До него путь не близок. Да и примут ли там? Вон, кровные выгоняют! Он шагнул за дверь, не прощаясь и не оглядываясь.

Лишь после полуночи постучал в едва освещенное окно. Ему открыли, даже не спросив, кто такой и что нужно.

Егор мигом узнал племянника:

— Входи! Чего топчешься? — пропустил в дом вперед себя и, войдя следом, поздравил:

— С возвращением тебя, Никита!

— Примешь, дядя Егор? Свои выставили. Стыдно им за меня. Даже дух перевести не дали.

— Коль среди ночи объявился, не с добра! Выходит, достали! Да ну их на хрен! Они культурные, грамотные все! А мы работяги! Давай располагайся. Пусть у нас все по-деревенски, зато от души!

— А где семья ваша?

— Какая? Я уж третий год один живу! Сын, как пошел в армию, так там и остался. Семью завел. А баб я троих сменил. Всех повыгонял на хрен.

Первая извела хворобами. На дню по десятку болячек. Все ухи продудела ими. Устал! Не баба, а гнойная кочка. Поймал ее за юбки и пинка под жопу! Слыхал, что нынче не хворает. Некогда! Самой себя кормить приходится. Но уж все! Откинуло от нее.

Вторая пила без удержу. Хуже любого алкаша. В обоссанной юбке ходила. И в доме ни хрена не делала. Я тут и за мужика, и за бабу крутился. Смех, да и только. Тоже терпенье лопнуло. Схватил за хварью и закинул подальше от двора. Она в прошлом году околела. Зимой. Нажралась самогонки и замерзла насмерть.

Ну а третья — вообще смех! Все время на лавке перед домом семечки лузгала да с соседками трепалась. А дома — ворох грязи. Пожрать и то не готовила. Вертаюсь с работы, она сковородку семечек высыплет на стол и говорит: «Клюй!» Я как клюнул ее сковородкой по башке, у ней аж в глазах засверкало! Таких пиздюлей навешал, что без оглядки убежала. Я ту скамейку с корнем вырвал. Чтоб и напоминаний не осталось.

Вот теперь холостякую. И, знаешь, свет увидел. Не воняет в доме никакая швабра! Не валяются по углам бабьи тряпки. Никто не всунет нос, почему поздно пришел иль куда навострился? Сам себе хозяин! А пожрать всегда соображу. Вон я бабке огород дарма пашу, дрова к зиме подвез — так она и постирает, и в избе приберет, покуда меня дома нет, чтоб на глазах не маячить. А к празднику стряпает. Веришь, привык так, что баб мне вовсе не надо стало. Лишняя морока от них.

— Дядь Егор! Ты на тракторе работаешь?

— С самого начала, какое твой отец положил.

— Я его могилу увидел на Колыме! — рассказал Никитка.

— Эх, сынок! От тюрьмы и от сумы никто не зарекается! Кто знает, что станет с нами завтра?

— А меня возьмешь к себе на трактор? В напарники! Иль уже имеется?

— Возьму. Только с уговором, на работе не жрать самогонку. Дома хоть до свинячьего визга надерись. А в трактор садись лишь трезвым.

Рано утром Никитка встал вместе с Егором. Тот привел его в правленье колхоза.

— В напарники к Егору? Конечно, возьмем! С великой душой! — обрадовался председатель.

— Он же тюремщик! Торшину хотел сжечь. Дом ее спалил! Наипервейший бандит! — раздалось за спиной. Оглянувшись, Никита увидел пожилую рыжую бухгалтершу.

— Идите в свой кабинет! Кадровые вопросы я решаю сам и в советчиках не нуждаюсь! — ответил председатель. Повернувшись к Никите, спросил:

— Когда освободился?

— Четыре дня на воле!

— А на работу когда ждать?

— Да хоть сейчас.

— Получи спецовку. И с Богом! А на баб не обращай внимания. Договорились? — протянул крепкую руку.

Никитка через час уже сидел в кабине рядом с Егором.

— Годы прошли. А техника все та же! Давай вспоминай! Ведь ты в детстве прекрасно работал на таком же!

— Я и не забыл ничего! Зачастую там, в зонах, видел себя во сне на тракторе! А утром болело сердце. Терять легко. А вот вернуть… Даже не верилось, что доживу! — вспомнилось Никите.

— Садись за фрикционы! Нынче не много работы. А вот весной! Хотя тебя не испугать, — глянул на племянника. — «Совсем мальчишка. Вот только голова, как сугроб, седая. Да в глазах не искры, две льдинки стынут. И за что судьба заморозила? Как похож он теперь на отца! Словно брат сам с того света вернулся. Эх-х, был бы жив!» — вздыхает Егор.

Никита старался. Даже через полгода и год всегда после работы готовил трактор к следующему дню. Иногда деревенские пытались угостить Никиту за подвезенные дрова, сено, уголь. Человек наотрез отказывался от угощенья. И никто во всей деревне ни разу не видел Никиту пьяным.

Люди постепенно привыкали к нему. Обращались уважительно. И парень, начав оттаивать, решил отдохнуть вместе с ровесниками на вечеринке.

Он тщательно готовился к ней. Мылся, брился, гладил рубашку и брюки. Ботинки начистил до зеркального блеска.

Но едва вошел в дом, почувствовал напряжение. Стихли оживленные разговоры. Все тут же перешли на шепот. От него либо демонстративно отворачивались, либо смотрели, вылупившись до неприличия.