Эльмира Нетесова - Охота на русалку

— Она из путанок! У Софьи канала. Дарма не подстелится и под родного мужика! Свой положняк возьмет. Конечно, наши деньги в ее транде застряли!

— А кто их оттуда выковырнет? И, главное, чем?

— Да! Тонька — баба не промах! Как раньше не сообразили? Она не приклеится к голожопому. А у ментов зарплата — смех один. Не то на жратву, на курево не хватит. Конечно, он ей сунул. Но взять обратно не сумел. Поди она ему вмиг счет выставила за каждую ночь, за всякий вальс! Знамо дело, с хварьи сдачи не жди.

— Значит, ее тряхнуть надо. Иного хода нет!

— Кого пошлем? Тонька — лярва тертая. В притоне всякое видывала и отмахнуться умеет. Эту с налету не возьмешь. Тем более если бабки у нее и знает, откуда их взял Олег, попасть в комнатуху будет непросто. Но и своей волей никогда не отдаст. Она считает, что получила законный навар. На то и путана!

— А может, в ларьке ее прижучить?

— И что? Вони не оберешься. Выручка за весь день пятнадцать, от силы двадцать тысяч деревянных. Нам эта пыль что капля в море. Уж если трясти суку, то за полный навар. А значит, у нее дома.

— Так она и пустит…

— Смотря кто возникнет к ней.

— Уже следил за стервой. Хахалей не водит. Сама дышит, одна.

— Тонька? Херня! Она баба горячая. Долго не просидит во вдовах. Ей давай и давай! Сам с ней кувыркался, было дело.

— Ну вот и завались по старой памяти. Откроет, и все на том. Хватай за глотку и душу суку, пока не вякнет, где баксы нычит.

— У этой, если сама не даст, силой не отнимешь. Редкая паскуда.

— Ну ублажи ради пользы дела, — хохотнул тогда Игорь.

— Пришибленный! Ты сам пробовал залезть на бабу по требованию корефанов? Нет? Ну вот и захлопнись. А я вам трекну: кто на нее попал — тот в той манде и застрял.

— Э-э, да закинь темнуху лепить! Баба не свежачка, прошла притон, ментов, кто на нее теперь посмотрит? Какой-нибудь облезлый козел, какому хоть баба иль дырка в заборе, все едино!

— Во, ты такой умный, в лоб тебя некому! Так и быть — рисуйся к Тоньке! Сорви с нее наши кровные, с самой — что хочешь! Можешь замокрить или затрахать, это дело твое, но помни: с живой или мертвой сорви деньги. Ничему не верь, путанки самые коварные и хитрые, подлые и цепкие. Как бы ни клялась, не верь ни одному слову. Знай, даже мертвые бабы не раскалываются. Они признают только силу. А боятся только боли. Знай, сначала возьми деньги. У живой иль мертвой, нам все равно. За путанку даже менты шухер не поднимут.

— Так что, я один намылюсь к ней? — удивился Игорь.

— Хоть бы один попал к ней! Двоих и вовсе не пустит. О том и речи нет. Не открывает никому. Видно, не прошла бесследно смерть Олега. Ходит, головы не поднимая. Знай, попасть к ней в дом будет не так легко, как думаешь.

— И все равно она баба, — усмехнулся Игорь.

— В том-то вся беда. Многие пытались к ней прорваться, да не обломилось. Этот орех хочет остаться нерасколотым.

— Да хватит вам! Будь время посвободнее, сам ее уделал бы! Расписал, обшмонал бы хату и ласты сделал!

— А если баксов нет?

— Такого быть не может!

— Год прошел, могла потратить.

— Исключено! Следили. Кроме скудной жратвы, ничего не брала, ни единой дорогой тряпки.

— Но вдруг она пустая?

— Чего бы пряталась от людей и сидела взаперти? Выходит, есть причина прятаться?

— Почему ее раньше не колонули?

— Сколько раз хотели, стремачили у двери. Она будто заранее знала. Не приходила.

— А почему к ней не вошли, пока ее не было?

— Много раз влезали. Да не надыбали ни хрена. В ларьке ее вонючем ковырялись, и тоже без понту. Только вот зря старика сторожа всю ночь поили. Остается последнее — саму тряхнуть, но без жалости, без скидок на бабье. Вруби со всех концов, чтоб раскололась. Она привычная, выдержит. И коль не сдохнет, отдаст наше за милую душу…

Игорь всю эту ночь ворочался с боку на бок. Он уже понял, что остался последней надеждой у крутых. Сколько раз случалось подобное, и он выручал. Добивался своего. Но там, в тех делах, он встречался с мужиками и общался без стопоров, как повезет. Чаще брал на кулак. Такое действовало быстро. А здесь? Почему никто из крутых не решился поговорить с Тонькой один на один? Что им мешало? Прежние развлечения с ней в притоне? Нет, такое не стопорит, ведь в притоне все за плату, а значит, никто никому не должен.

Еще засветло он купил бутылку коньяка для предстоящего визита. Несколько раз прошел мимо ларька, словно случайный прохожий окидывал Антонину равнодушным взглядом. И сделал для себя горький вывод: зряшная, пустая затея! Эта чмо не только баксов, обычных бабок не имеет. Ну разве обеспеченная телка будет сидеть в окне таким пугалом? Никакой прически нет на ее репе! Волосы как перья у курицы после петушиной любви. Все дрыком, грязные, торчат как у черта из задницы. Лицо серое, отечное, даже без намека на макияж. Одета неряшливо, во все серое, измятое. От нее только бомжи не отворачивались и не отскакивали в ужасе от ларька. Приличных покупателей сюда можно было затащить только на строгом ошейнике, предварительно надев темные очки.

«Неужели она была в притоне? Кто ж ее там имел?» — сочувствовал запоздало всем бывшим клиентам Антонины.

Игорь невольно вспомнил злые отзывы крутых о бабе, засветившей корефанов в ларьке. Была это она или Юлька, никто не хотел уточнять. Главное ставилось в вину — связь с ментами. Уж очень долго говорили бабы с участковым Сашкой. О чем и о ком? Конечно, не только о пацанах, тряхнувших ларек, но и о крутых. Кстати, именно они подбили Данилку на этот подвиг, пообещав полную защиту.

Игорь злился на баб еще и потому, что из-за них Данилку с его сворой почти подчистую замел участковый в военное училище, и теперь у крутых почти не стало информаторов и стремачей. Малолетним пацанам не поручишь серьезные дела, а те, кому доверяли, уехали учиться и уже не скоро вернутся в город. А и приедут совсем другими, еще неизвестно, кому станут помогать.

Человек шел по улице, размышляя о своем.

Здесь, в этом городе, он родился и вырос. В детском доме их было много. Примерно у всех одинаковое прошлое: подкинут, оставлен в роддоме, найден в подъезде или на свалке, под забором иль на чужом крыльце, — но у всех детей приюта судьбы оказались совсем разными. Не один Игорь воевал в Афгане и Чечне. Были там и другие, бывшие одногоршечники из детдома. С ними он даже теперь письмами обменивается. Пусть изредка, но знает о них многое.

«Вот черт возьми, у этих все путем идет. Выучились, работают, имеют семьи. Никто не презирает. Один, Вовка Селезнев, даже в депутаты городской думы пролез. А почему у нас иначе? Может, потому, что живем в другом городе? Но и Верка Шилова — директор хлебозавода. Положим, она баба, кому-то по кайфу пришлась, помогли ей, продвинули. Ну а Яшка Сухарев? Тот даже дважды в Чечне побывал, а теперь начальник милиции. Оно, конечно, работа — говно. И размазать могут ни за хрен собачий. Но он спокойно живет в своем городе, не пряча рыло от горожан даже белым днем. И попробуй ему, лягавому, хоть одно обидное слово скажи, мигом за жопу сгребет и в ментовку сунет, — поморщился Игорь. — Хотя чего это я горю с зависти? Тот же Яшка сколько раз звал к себе. Предлагал работу и даже жилье обещал. Но кому нужно идти в лягавые? Стыд и смех!» — сплевывает человек, вспомнив предложенный милицейский оклад.