Леонид Влодавец - Таран

Все это Таран угадал четко. Именно так все и было.

Сеня действительно ничего не знал, даже того, куда ему надо было везти Вову и Туза с этой самой полянки. А уж теперь водила и вовсе ни хрена не понимал. Он догадывался, что «дядя» не от хорошей жизни решил на лодке покататься. При этом, хотя он в глаза не видел ныне покойных лодочников, мог себе представить, что они ребята нехилые и поехали за хрестным не с одними удочками. А уж Туз-то в деле телохранительства был вообще ас. Можно было прикинуть, что если уж Туз попал не в масть, то и с остальными разобрались. Но кто? Стриженный налысо пацан в военной форме, с синяками и ссадинами на роже, походил скорее на дезертира, сбежавшего от «дедовщины», чем на спецназовца. Конечно, «стечкин» с глушаком вызывал уважение, и парнишка держался до жути нагло, словно не понимая, что держит под стволом человека, который в здешней области значит куда больше, чем губернатор. Но все же Сеня никак не мог понять, как этот салабон мог так зажать хрестного, провернуть ему руку, да еще и охрану уделать. Что же касается Милки, то Сеня действительно как-то раз с ней трахался, точнее, неудачно пытался это сделать. Дело в том, что перед посещением «театра» он крепко принял, и когда дошло до дела, то не сумел предъявить партнерше ничего, кроме того «карандашного огрызка», о котором эта стерва язвительно напомнила. Про то, что Милка баба здоровенная, тормозов не имеет и когда-то замочила родного сутенера, он был в курсе. И о том, что все «актеры» на игле сидят, тоже догадывался. Поэтому Милки он как-то инстинктивно боялся больше. Фиг ее знает, что у этой ширялки на уме, но пушка-то у нее в руках, и предохранитель снят… Именно поэтому Сеня не стал упираться тогда, когда у него изъяли оружие. Пожалуй, он не стал бы это делать даже в том случае, если б хрестный велел сопротивляться. Но «дядя Вова», как видно, рисковать не собирался, держа что-то в уме, а потому Сеня всецело положился на мудрость большого пахана.

Юрка, пока машина катила по лесной просеке и не имела никаких иных альтернатив движения, бдительно присматривал за «дядей Вовой». Что же у него ка уме все-таки?

Возможно, где-то у него еще подстраховка поставлена. Но где? Ведь ясно же, что уже на первой развилке Юрка может дать команду повернуть не в ту сторону, которая нужна экс-смотрящему. Правда, Таран здешних дорог ни хрена не знает. Многие из них наверняка ведут в тупиковом направлении. Но ежели Юрка заставит Сеню ехать не туда, то это хрестному так и так без надобности.

К тому же подстраховка хороша во всех случаях, кроме того, когда сидишь с перебитой рукой под пистолетом. Ну, допустим, стоит где-нибудь у «дяди Вовы» еще одна машина с пятью молодцами, которые будут готовы броситься с автоматами к стеклам «Нивы», дабы вызволить из беды своего патрона. Ну и что? Очередь из «стечкина» — и все надежды Вовы будут похоронены. Он уже понял, что Таран дошел до такого состояния, когда все по фигу, в том числе и собственная жизнь. Нет, тут что-то другое, более хитрое наклевывается…

Вообще-то, у Тарана все больше утверждалась в мозгу резонная мыслишка попросту замочить «дядю Вову» вместе с этим чуваком Сеней, ежели Милка, допустим, умеет водить машину, или без Сени, ежели Милка этого не умеет. В конце концов можно было бросить к чертям эту «Ниву» и прогуляться пешком. Даже в мокрой насквозь одежде это не смертельно, тем более что солнце уже взошло и вот-вот станет тепло, а потом даже жарко. Ноги, конечно, малость устали, но пока носят.

Но Таран втемяшил себе в голову, что должен довезти «дядю Вову» до базы «мамонтов», а потому помянутую резонную мыслишку усердно подавлял, какой бы простой и соблазнительной она ни казалась. Зачем ему это требовалось, сказать трудно. Вообще, восемнадцатилетним оболтусам иногда приходят в голову некие странные желания, которые трудно объяснить с точки зрения логики совсем взрослого человека. Да и сам Таран ни хрена не сумел бы объяснить, почему он вдруг поставил себе такую задачу. Он даже не знал, обрадуется ли Птицын такому трофею или, наоборот, заявит, что за такие дела Юрке надо башку оторвать. Потому что в этом мире так все запущено и запутано, что «дядя Вова» запросто может оказаться лучшим другом Генриха-Птицелова. И там, на даче полковника Мазаева, Таран выполнял свою камикадзовскую задачу с санкции гражданина Птицына. Ведь всю версию с подставой против «мамонтов» Юрка сам придумал, а что там на деле — фиг знает…

Ведь ясно же, что вчерашнее Юркино похищение было организовано не без участия прапорщицы Киры. А вряд ли она сама по себе снюхалась с «дядей Вовой»…

Смешно сказать, но, пожалуй, главным обстоятельством, которое заставляло Юрку все еще придерживаться курса на базу «мамонтов», была Надька. Если она действительно там — будь что будет! Убьют — так вместе, будут жить — так будут жить. Но если этот гад «дядя Вова» соврал и на самом деле Надька сгорела или задохлась где-нибудь в подвалах его особняка — он ответит. Пусть потом Тарана на куски порвут или живого в кислоту бросят, но до этого он успеет все, что есть в магазине «стечкина», отправить Вове в пузо.

«Дядя Вова» между тем внимательно приглядывался к пацану, пытался угадать то, что у него на уме. Строго говоря, экс-смотрящий понимал, что жизнь у него на девяносто процентов, если не больше, зависит от того, какие шарики-ролики крутятся в этой стриженной под ноль, башке. Самых матерых, хитрых и травленых волков, таких, как он сам, хрестный особо не боялся. Потому что хорошо понимал и их логику, и образ мыслей. Потому что, как говорится, жил и работал, если так можно выразиться, взрослел и набирался опыта с ними в одно и то же время. Тогда жили по известной схеме Леонова — Доцента: «Украл, выпил — в тюрьму!» Взял и магазине три тыщи советских — уже здорово. Погулял в ресторане, трахнул трех или пятерых баб — а там, глядишь, «трое в синем, трое в штатском» — и «черный воронок» на подходе. Пять лет попарился — вышел, побегал три года, погулял — и снова сел. Кто тогда толком деньги копил, с банкирами дела вел, с недвижимостью маялся? Да никто. Были, конечно, цеховики, махинаторы, но они все по кубышкам прятали да на взятки начальству откладывали. И тряслись по ночам, то ментов опасаясь, то налетчиков, вроде тех, каким был в те времена сам Вова. Самое безопасное и выгодное дело было — цеховика вычислить и снять с него тыщонок двадцать. В ментуру не побежит! Валютчики тоже хорошо подстригались, фарца… Но все это мелочевка по-нынешнему. Не развернешься, не заживешь, тоталитаризм проклятый! А теперь — свобода. Перестраиваться пришлось, новое мышление вырабатывать. Вова, конечно, сумел, но куда сложнее, чем всем этим калмыкам, самолетам и костылям. У них мозги уже по-другому повернуты. Они уже знают, что частная собственность священна и неприкосновенна, что ежели не доказано, что ты миллиард рублей на наркоте нажил, то хрен кто придерется. Что за особняк в двадцать комнат, если у тебя все в ажуре по бумагам, никто не посадит. Что иметь счет на Кипре или в Швейцарии никому не запрещено и за одно лишь наличие виллы на Лазурном берегу или в Майами к стенке не поставят. И сказать по правде, Калмык или там Самолет — это уже не бандиты в натуре. Они бизнесмены. И как истинные бизнесмены, стараются деньги вкладывать туда, где самый большой навар. А самый большой навар всегда там, где самый большой риск. Разреши сейчас правительство наркотой торговать открыто и спокойно — ни фига бы таких денег не увидели. Героин бы по 20 рублей за кило шел. С оружием — та же хреновина. Кто бы за «Калашников» по 1500 баксов платил, если б они в любом хозяйственном по 100 рублей продавались? У него, между прочим, по непроверенным данным, в советские времена себестоимость на заводе была 75 рубчиков. А такая лажовая пушка, как «Макаров», и за полста рублей пошла бы. Вместе с тем, если б было, допустим, при всем этом хлебом торговать запрещено, то самые крутые бабки именно там бы делались, на подпольных булках, муке и макаронах. И Вася с Жорой непременно это дело оседлали бы, если б, конечно, их раньше не замочили…