Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Колыма

Так прошел час, второй. Солнце, взошедшее над тундрой, стало греть. И снег, оттаявший, рыхлый, быстро заморил собак. Они уже не бежали, а едва плелись, утопая, проваливаясь в снегу по брюхо.

Нарта переворачивалась то на одну сторону, то на другую. Яровой с каюром молча ставили ее на полозья. Шли следом.

Время тянулось медленно, бесконечно. Казалось оно остановилось, завязло в снегах. Аркадий глянул на часы. До полудня еще час, собаки совсем из сил выбились. Еле плетутся. Каюр молчит. Скулы его побагровели. Надо дать отдохнуть собакам. Но что делать? Не предлагать же этому попутчику во второй раз. Еще действительно пойдет пешком!

Но вожак, заметивший, что упряжка совсем измоталась, лег в снег. И как ни кричал на него хозяин, как ни упрашивал, ругал, обзывал, грозил остолом, вожак не встал. Он смотрел на Юрку злыми глазами и рычал на него.

— Все! — развел руками каюр беспомощно.

— Сколько мы прошли?

— От оленеводов километров двадцать отошли. Не больше. Ночью бы за полтора часа спокойно проехали. А теперь — четыре часа мучались, — не преминул добавить Сазыкин.

— Что ж? Мне и эти километры нужны. Все ближе к Воямполке.

— Собаки измучились.

— Ладно, Юра, во сколько мы поедем?

— Вечером. Когда солнце зайдет. Собакам отдохнуть надо. Быстрее бежать будут. Наверстают свое.

Яровой наскоро выпил кружку чая. И, вытащив кукуль [29] Спальный мешок из оленьих шкур. с нарты, лег в него и тут же уснул. К вечеру, чуть солнце подошло к горизонту, он встал, начал каюра будить:

— Вставай, Юрий, ехать пора.

Каюр встал. Развел костер. Согрел чай. Запивая им сухие галеты, мужчины смотрели в тундру. За сегодняшний день на ней появилось много проталин.

— Трудно будет. Земля оттаяла. Держать не будет, ногами пойдем, — сказал каюр.

Яровой это понял и без его слов. Нарта двинулась в путь, выбирая места, где солнце не успело растопить снег. Но и он еще не схватился морозом. Провалился, давил на собак большой тяжестью, тормозил нарту.

К ночи собаки выбились из сил. Мороз не схватил отогревшуюся землю и нарта проваливалась, кувыркаясь на каждой кочке, стала непосильной обузой. Вымазанные в грязь от ушей до хвоста, собаки скулили, просили отдыха.

— Пу-х-х! — лопнула кочка прямо под вожаком, обдала его грязью. Каюр ругает тундру, но упрямо идет впереди упряжки.

Яровой рядом с нартой, от падений удерживает. Но не всегда успевает.

— Давай чаевать, — не выдерживает каюр среди ночи. И, разведя небольшой костерок, подвесил над ним чайник. Кинул собакам по сушеной рыбешке, — пусть подкрепятся. Дорога трудна для всех.

Вдруг в стороне что-то закричало. Тонко. Плаксиво. Яровой оглянулся:

— Кто там?

— Кто-то тонет, — ответил каюр. И добавил: — Там трясина. Выбраться никто не сможет. Ни человек, ни зверь. Она до самой Воямполки тянется и дальше. Все знают это болото. И все-таки каждый год в нем жизни гибнут. Ничего не поделаешь. Видно, так Кутху угодно.

Аркадий прислушался. Голос на болоте умолк. Каюр безразлично сушил у костра носки. Ноги Юрки были растерты. Но он не жаловался. Посмотрел на Аркадия узкими, черными глазами и сказал:

— У нас про это болото легенда есть. Старая, старая. Как само болото. Не знаю, правда это было или нет, только уж очень похоже.

— Расскажи, — попросил Яровой.

Каюр налил себе чай. Глянул на него.

— Мне эту сказку рассказала моя бабка, ее она слышала от своей бабки, та — тоже. Давно умерли они, а легенда жива. Значит, нужна она нам. Нужна всем людям, я подарю ее тебе, а ты расскажи ее своему внуку. Пусть живет она сказкой и для вас. Сказка — самый хороший подарок. Она всегда живет. Вещи, подаренные, изнашиваются, теряются, подаренные собаки убегают или умирают. А сказка всегда жива. Слушай, — Юрка налил себе кружку чая. Отхлебнул. И, задумчиво глядя на яркое пламя костра, начал рассказывать:

— В большом стойбище жил шаман. Злой, как целая волчья стая, жадный, как голодная собачья свора, мстительный, как пурга. И была у него лишь одна дочь. Больше никого. Но и та была страшнее самой Нинвит [30] Ведьма. . Маленькая, горбатая. И никто из парней этого стойбища не хотел на ней жениться. Даже самые последние бедняки считали, что лучше на всю жизнь остаться одному, чем взять в жены дочь шамана. Отец наряжал ее в самые белые кухлянки [31] Верхняя меховая одежда. . Самые красивые узоры на торбазах [32] Меховые сапоги. вышивали ей женщины села. Малахай [33] Меховая шапка. ей отделывали самыми красивыми горностаями. Но никого из парней не прельстили ее наряды. И в праздники хололо никто не предлагал ей войти в свой чум молодой хозяйкой. А дочь шамана, как назло, влюбилась в самого красивого парня стойбища. И узнавший об этом шаман решил во что бы то ни стало выдать за него замуж свою дочь.

Каюр отхлебнул чай и продолжил:

— Парень этот не знал о любви горбуньи и не ждал для себя беды от нее и от шамана. Но она пришла. Снежной выдалась зима в тот год. И олени никак не могли достать из-под наносов и сугробов мох для себя. И стали гибнуть. Люди стойбища обратились за помощью к шаману. Тот подумал и сказал, что поговорит с Кутхом и даст ответ стойбищу. Прошло три дня. Люди снова пришли к шаману. Тот вышел к ним навстречу и говорит:

— Объявляю вам волю Кухта! Нашему всевышнему угодно, чтобы я — шаман, отдал свою дочь в жены Яэтлы.

— Тому, какого полюбила горбунья?

— Да, ему.

— Хитер, бес!

— Парень, когда услышал, ушам своим не поверил. А шаман и говорит: — Если кто из них ослушается воли Кутха, я имею в виду свою дочь и Яэтлы — тот будет убит, а в стойбище не останется ни одного оленя. — Зашумели люди, потребовали в этот же день поженить Яэтлы с горбуньей. Но парень не соглашался:

— Чем я прогневил Кутха, что он мне навязывает в жены такую страшилу? — и обратился к людям стойбища:

— Нымыланы! Шаман врет. Если я даже женился бы на горбунье, разве от этого станут сыты наши олешки?

— Кутх сказал, что пошлет на землю солнце и растопит снег! — перебил его шаман.

— В эту пору длинной ночи Кутх никогда не присылал на нашу землю солнце! Только снег, — перебил шамана Яэтлы.

— В таком случае Кутх повелел убить тебя! — крикнул шаман.

— Я не боюсь смерти! — крикнул парень.

— Ты будешь убит на заходе дня! — кричал шаман.

— Лучше умереть, чем иметь женой твою дочь! Но прежде я должен помочь людям стойбища. Ты лгун! — кричал Яэтлы.

— И тогда шаман схватил священное копье свое и не дожидаясь темноты кинулся на парня. Но тот увернулся. И взяв свое копье, тут же проткнул им шамана. Тот, умирая, проклял землю, на которой стояло стойбище. И велел Яэтлы людям покинуть это место, перекочевать в другое. Так они и сделали. На прежнем месте, превратившемся тут же в непроходимое болото, осталась лишь дочь шамана, обернувшаяся горбатой березкой. Сколько их теперь на болоте растет! Все его дочки. А трясина и поныне жизни губит. Все ждет, когда придет сюда Яэтлы, а с ним люди стойбища. Но они далеко. Не придут. Случайных губит болото. Людей, зверей. Все потому, что злости в ней много. Умер шаман. А она жива, — закончил сказку каюр.