Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Колыма

Воямполка. Смешное название. Вроде воя на полке. Ну и ну! Такое разве от добра бывает? А погляди какое оно маленькое — это село. За десяток минут все дома обежать можно, без передышки. А какие они добрые, милые, такие знакомые, что каждый из них, кажется, за пазуху положить можно, чтоб не так зябко было ему в сугробе коленки морозить.

Дома. Вон окна, как глаза у ребятишек — на свет таращатся. Сколько лет этим домам, а интереса к жизни, любопытства — не убавляется. И двери у домов всегда открыты.

Дракон сидит у окна. Вздыхает. Вот уж какой год живет он в этой Воямполке. Среди коряков. В селе, где все в одну пригоршню собрать можно. Ни приличного клуба, ни ресторана, ни даже столовой нет. О милиции тут, слава Богу, только по газетам знают. Вся власть — сельсовет. В нем — коряк, какой по-русски только ругаться умеет, да бывшая учительница — его секретарь.

Дракон улыбается, вспоминая свой первый день в этом селе. Когда это было? Ох! Отвык считать. Совсем коряком стал. Они дни не считают. А вот тогда…

Прислали Дракона сюда на поселение. Плотником. Дома строить для коряков. Поселили в старом домишке. Мол, раз плотник — сам отремонтирует. Для себя будет стараться.

А зима стояла такая, что дыхание звоном по тундре разносило. Дракон в домишке ночами напролет грелся как мог. Он пытался требовать дрова в сельсовете, но там ему в лицо рассмеялись. Купить дров? У кого? Кто продаст то, что для себя заготовил? Попробовал было припугнуть местную власть своим прошлым — не дало результатов. И, попросив у соседа собачью упряжку, поехал в тундру. За день дважды обернулся. А ночью, в прогревшейся избе, мылся в тазу. Взбивал мыльную пену волосатыми, непривычными к житейским заботам руками.

Вспоминал как впервые стирал себе рубашку. Получилось не очень. Но белье стало выглядеть лучше. И, закрыв наглухо занавесками единственное подслеповатое окно от любопытных ребятишек, стирал бывший вор носки свои. Морщась, чертыхаясь, сушил над печкой и с завистью смотрел на женатых мужиков, кому не были понятны его заботы.

А через несколько дней, купив себе кастрюлю, сварил первое хлебово из гречки с тушенкой. Получился неплохой кулеш. А еще через неделю завел тарелки, чашки и даже половник. Все это гремящее, торчащее, нес домой бегом, стыдясь самого себя. Вор в законе и солонка с мисками?! Вор — и стиральная доска с корытом. Даже уши от стыда горели. Не дай Бог кенты бы увидели! Глазам своим не поверили бы. Да и самому не верилось. Но что делать? Надо жить.

Надо, а как иначе? И, обшивая досками свою избушку, он утеплял ее как только мог. В ход шли опилки. Завалинку шлаком набивал. Полы в домишке перетянул. Доску к доске подгонял. Каждую остругал добела. Рамы подогнал. Вставил двойные. Перевесил двери. Даже печь переложил. Сделал из нее пузатой — стройную голландку.

Сельсовет отпустил ему на устройство и ремонт месяц сроку с оплатой по итогам проверки комиссией. Правда, материала дали вдоволь. И уже через месяц не кособокая избенка смотрела на соседей: подбоченясь — помолодевшая, ожившая изба. Спина у нее разогнулась, вроде от радикулита избавилась. Из трубы каждое утро аккуратным столбом вился в небо дым. Теперь он пах не только кулешом, а и мясом, даже блинами несколько раз. А одноглазый Дракон, повесивший около печки кучу полотенец, вытирал ими жирные губы и радовался. Вот ведь и без риску, сам и — диво — сыт.

Занавески на окнах повесил лупастые. В ромашку. Каждая — с кастрюлю величиной. И тряпку у порога завел. Чтоб реже полы мыть. Когда к нему комиссия нагрянула, Дракон о ней не знал, а потому, стоя в исподнем, утюжил брюки себе, в кино хотел человеком пойти, все ж бабы в селе имелись. А тут эта комиссия. Едва успел одеялом обмотаться. Перед мужиками бы — ладно, но среди них — две бабы были. И одна — совсем неплохая из себя.

Комиссия довольно улыбалась. Порядок в избушке стоял такой, словно пяток сявок [1] Сявка — заключенный, убиравший в лагере барак (жарг.). над избой с неделю не разгибаясь работали. А Дракон, прищурив свой единственный глаз, волосатые ноги пытался одеялом прикрыть, от настырных бабьих глаз.

Те удивленно смотрели на вполне приличное жилье, на стол, покрытый чистой клеенкой, на чистую кровать, на полку с аккуратной стопкой посуды. Немного было вещей у приезжего поселенца, но каждая знала свое место.

Все здесь было по-хозяйски. Ведра с водой и те стояли на широкой, прочной скамье, сделанной не на скорую руку, а заботливо, со вкусом. Не только доска остругана, а даже и ножки — круглые, плотные — свое лицо имели. На каждом ведре по деревянной крышке. И да же дрова у печки аккуратной стопкой лежат. Около них ни соринки.

— Однако, шибко хорошо, — повертел головой председатель сельсовета. И, повернувшись к остальным, спросил:

— Верно я думаю?

— Хороший хозяин, — поддержала его одна из женщин.

— Значит так. Завтра ходи ко мне. Там все обговорим, — сказал председатель.

— Может, чаю? — предложил Дракон.

— Некогда. Потом, — заторопилась комиссия. И ушла. А наутро пришел он в сельсовет. Председатель для разговора пригласил на помощь и учительницу.

— Дома будешь строить! — сказал он.

— Одному это невозможно. Помощники нужны.

— Людей нет. У нас все работают. Охотники! Строить мы не умеем. Тебя для того прислали, — пыхтел председатель.

— Один не могу, — злился Дракон.

— Свой дом сумел! Почему другие — не могу?

— Так я не строил, ремонтировал.

— Будешь ремонтировать! — нахмурился председатель. И добавил — Власть уважать надо. Однако я тут советская власть. Надо делать, что говорю. Зачем, как упрямая собачка — в стороне от тропы свой след бить. Одному худо, вместе надо.

Дракон молчал.

— Сегодня отдыхай. А утром сельсовет наш начнешь делать. И чтоб как надо. Ты хорошо, мы хорошо, — разулыбался коряк. И спросил:

— Понял, паря? [2] Обращение к мужчине на дальневосточном Севере.

«Что такое «паря»? — размышлял Дракон. — Может что матерное. Но вроде не за что, да и по должности он не может. И улыбается. Если же парнем меня называет, так это совсем смешно. Башка-то моя почти вся седая. Да и морда как сношенный сапог». Но спросить об этом не решился. Сказал беспокоившее:

— Деньжата у меня на исходе. Жрать скоро не на что будет. Что ты мне на это скажешь?

Учительница перевела его слова коряку.

— Деньги за ремонт получишь сегодня. А кушать много будет. Работаешь — кормим. У нас все так. Даже собачки. Будешь хорошо делать, много всего будет. А работать умеешь, сам видел. Иди получай деньги, вот тебе заключение комиссии. А после обеда придешь и скажешь, что тебе для работы у нас нужно будет. Хорошо?