Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Камчатка

За чаем они разговорились.

— Знаете, почему мы с Погореловым грыземся? Он надеялся, что после Бондарева его оставят начальником лагеря. А тут, как на грех, меня прислали на их головы. Ну, понаблюдался немного. И кое-кого помел отсюда. Новых привез. Больше половины дружного коллектива заменил. Не по прихоти. Нужда заставила. Правда, получилось так, что они сами рапорт» подали. А остальные еще привыкают ко мне.

— А за что вы их помели?

— На мордобое засек иных. Ну и поговорил с ними. Они меня правильно поняли. Расстались, что называется, красиво. Без ругани, жалоб, упреков. А обиды, если у кого и остались, так я их прощаю. Я не имел права церемониться. Не женщины! Ударить зэка, пусть он и преступник, и провинился — это не подвиг! Это подлость! Провокация. Зэк не может и не имеет права ответить взаимной пощечиной. Он беззащитен перед свободным. И тот это прекрасно понимал. Но это двойная подлость. Бить беззащитного, вызывая тем самым ненависть у зэка ко всем к нам. И ко мне в том числе. К тому же набивать на таких руку! Я считаю, что кулаки в ход пускают только безмозглые. А мы не этим должны работать. С пустой головой тут делать нечего. Кулаки зэк видел. Всякие. От своих и от чужих. У них, видишь ли, нервы не выдерживали! А у меня они железные? Война? Так я ее тоже прошел. И не кичился. Не я один. Не велика заслуга себя спасать. А коли велика, не нам о том говорить. Да и война давно прошла. Работа у них трудная? Но сами выбирали. У других не легче. Условия, климат суровый? Но что делать? Этого мы не переделаем. От жалоб теплее не станет. Я тоже такой же человек, как и все они. Но научился себя в руках держать. Вот и попросил, чтобы на ответственные должности других работников прислали. С более крепкими нервами. Кто работать способен.

— А командира роты охраны сами оставили? — спросил Яровой.

— Этого даже просил еще поработать. Ему на пенсию пора. Дочь где-то на юге. Зовет его к себе. Но я отговорил. Хороший мужик. Чистый, немногословный. И трудяга, каких мало. Зэки его как мины боятся. Хотя он никого и словом не обидел из них. Всем нам здесь клички, прозвища давали зэки, всем, но не ему. И в чем тут секрет — никто не знает. Даже он сам. Но если командир роты сделает замечание зэку, тот тут же старается все исправить и скорее спрятаться от его глаз подальше.

— А к вам он как относится? — поинтересовался Яровой.

— Не знаю.

— ?

— Как есть, так и говорю. Мы с ним за этот год, может, десятком слов и обменялись. Но не больше.

А как же вы его уговаривали?

— Сказал ему — останься, нужен еще. Он ответил — подумаю. Утром спросил: «Ну как»? Он ответил: «Останусь». Вот и все.

Яровой рассмеялся.

— Знаете, бывает, зайдет ко мне. Просто так. Посидеть. Сидим. Час, второй. Молчим. Потом чаю попьем. Тоже молча. Он встает, уйдет. Тоже молча. Но так и лучше…

Когда Яровой ложился спать, за окном уже вовсю свистела, кричала пурга. За перегородкой начальник лагеря все еще сидел за столом. Что-то писал. Он не ложился спать, пока не дождался опоздавшей машины, на которой приехал из Певека командир роты охраны.

Утром к Яровому, едва он успел встать, пришел пожилой офицер. Молча сел напротив.

— Кого вы знаете из этих? — подал фотографии Яровой.

Командир роты охраны молча положил перед следователем

фото Авангарда Евдокимова.

— Что знаете о нем?

— Свой. Наш он.

— Что за человек?

— Толковый.

— Помогал он вам?

— Бондареву?

— А вы с ним разговаривали?

— Нет.

— Кто его убить мог?

— Воры.

— Кто именно? — терял терпение Яровой.

— Клещ.

— А почему?

— Фартовый. Этот за ним следил. А Клещ — отменный душегуб.

— Клещ здесь убивал?

— За руку не пой мали.

— А подозрения имелись?

— За них не судят.

— Еще кто мог убить?

— Только Клещ.

— Как его звали?

— Не помню.

— Что вы о нем знаете?

— Я его охранял. Знал Бондарев.

— Почему Евдокимов толковый человек?

— Не вор. Медик.

— Так здесь и пограмотнее были, — пытался заставить разговориться свидетеля Яровой.

— Других видел в зоне. Этого у Бондарева.

— Ну и что?

— Игорь с дураками не работал.

— А с этим работал?

— Он наш был. У зэков, — веско сказал командир роты.

— Хорошо помогал вам?

— Если бы плохо, Игорь перестал бы контачить.

— Лично вам он помогал?

— Зэков охранять моя работа. А он для меня в этом отношении — тоже зэк. Не больше. Я — армия.

— Что вы можете еще о Евдокимове сказать?

— Клещ его убил.

— Это вы говорили.

— Я — охрана. Свое мнение сказал. Другого знать не могу, сдвинул собеседник кустистые брови на переносице.

Когда он ушел, Виктор Федорович рассмеялся:

— Не сердитесь. Аркадий Федорович. Я же говорил о нем. Он с вами очень разговорчив был. На пять лет вперед наговорился. Это особый человек. Я слышал, какое он заявление написал о приеме в партию лет тридцать назад. Правда или нет — не знаю, но только на него похоже. Написал: «Хочу в коммунисты». И все. Ни слова больше, кроме подписи. Говорят, что биографию за него парторг рассказал. Но зато как коммунисту и офицеру— ему цены нет. Это точно. Это я уже сам знаю.

— А остальные кадры Бондарева. Кто они? — спросил Яровой.

— Один — заместитель мой. Второй тот почтой командует. Перепиской. Третий — повар.

— Повар? — удивился Яровой.

— Да. А что? Он — вольнонаемный. Все разговоры слышит. Ну и общается постоянно. Знает всех и вся. Я думаю, полезен вам будет. — Что ж, посмотрим, — улыбнулся Яровой.

К обеду пурга разыгралась не на шутку. Седыми лохмами стегала по стеклам. Взвихрилась так, что стены дома вздрагивали. Скрипели. Порою казалось, что стоит пурге немного поднатужиться, и разлетится дом по перышку. Поднимет их ветер к почерневшему небу, закрутит в бешеном свисте, вое и раскидает по щепке в разные стороны.

— Заканителило. Поди, опять дня на три, — злился на непогодь начальник лагеря.

А пурга вздыбилась за окном тысячами смерчей. Казалось, решила отнять всю жизнь у земли. Заморозить насмерть и без того холодное сердце Чукотки.

Вот за окном совсем стемнело. Ветер вконец остервенел. Крыша дома гудела. Тряслась, как в лихорадке. Чудилось, будто чьи-то громадные ледяные пальцы схватили дом за углы и трясут его изо всех сил.

Яровой надел шапку. Пошел к двери.

— Вы куда? — схватил его за рукав начальник лагеря.

— Пургу посмотреть.

— Не сметь! Я запрещаю! Поскольку вы здесь, у меня! Я за вас головою отвечаю! Не пущу! — закрыл дверь на ключ Виктор Федорович.

— Да это еще что? — возмутился Яровой.

— Я умоляю вас! Сядьте! Я расскажу вам, что со мною однажды случилось в такую погоду. А потом решай те сами! Сядьте! — подвел Ярового к стулу начальник лагеря и, сев рядом, заговорил, опустив голову: