Эльмира Нетесова - В снегах родной чужбины

В своей беде винила власть, отнявшую у нее и жизнь, и радость. Потому все вокруг считали ее сумасшедшей. Но бабка Уля ни на день не теряла ни памяти, ни рассудка.

Узнав, что пережил и перенес Федька, Ульяна изошлась проклятьями в адрес чекистов и милиции. Она отказалась от денег за проживание. А соседям сказала, что сыскался в конце концов, на ее счастье, дальний родственник. Теперь он станет жить здесь всегда.

Влас принес Федьке «маскарад»: рыжий парик, такую же бороду и усы. Показал, как их надо носить. И, велев спрятать до времени, вывел Федьку в пустующий сарай Ульяны и заговорил:

— Я выкупил тебя у тихарей. Но не для того, чтоб ты тут канал. Для дела. Приди в себя, одыбайся, чтоб научился «зайцем» линять. Но, коли вздумаешь смыться в свою деревню, накрою тут же. И замокрю, как падлу. Не возникай у своих. Посей про них память. Там тебя, если не я, чекисты или лягавые достанут. В этот раз ожмурят вконец. Это — верняк, тебе ботаю. Стоит возникнуть, свои сосновцы засветят лягашам. Ну и тут перья не распускай. Канай тихо. Чтоб никто не видел и не вякнул чекистам, что у бабки недовольный властями приклеился. Держись в потемках, как клоп. Потому он долго дышит, что из своей хазы на свет не вылезает. Знает, паскуда, когда-никогда чужой крови нахавается.

— А когда я к своим вернуться могу? — спросил Федька.

— Когда чекисты и лягавые изведутся со свету. Усек?

Федька возмутился:

— Жена родить должна. Нешто я так и не увижу ребенка своего?

— Чтоб он дышал, ты там не рисуйся. Не то и его достанут, — предупредил Влас жестко.

А через неделю пришел к нему в потемках.

— Хиляй со мной! — приказал коротко, велев прихватить «маскарад».

— Сегодня лягавым за тебя влупим. Тряхнем, как последних фраеров. Потому тебя берем. Чтоб и ты видел, как с ними надо, — подвел к сберкассе, около которой стояла машина инкассаторов: — Как только хай поднимется, ты — наготове будь. Лягавые загопошатся, кинутся за нами. А потом нырнешь в проулок и линяй. Но тащи мусоров подальше. Петляй чаще. Если накроют, никого не знаешь. Засек? Если слиняешь, я тебя в твоей хазе надыбаю. Скоро. И усеки, «маскарад» подальше притырь, когда вернешься к Уле. Ну, а коли выгорит, положняк твой отдам. Пока в тени держись. Вот здесь. Не светись загодя. Не дергай мусоров. Как увидишь, что за нами погоня, сбивай со следа. — Он растаял в темноте, словно приснился, совсем бесшумно.

Федьке стало не по себе:

«Во, влип! Ну на хрен мне эти ворюги сдались? Мародеры проклятые! Ну чем я им обязан? Вытащили из ямы? Так туда ж и толкают. Еще и грозятся прибить! Не только меня, а и ребенка! Он при чем? Еще кроха, а уже горемыка! Нет уж! Уйду к своим! Будь что будет! Убьют так убьют. Выходит, такая судьба! Оно какая разница, здесь иль там прикончат? Ну, хоть сына иль дочь успею увидеть. На жизнь благословить. Да со своими прощусь», — решил Федька и тут же присел от оглушительного свистка милиционера. Услышал громкий выстрел. Один, второй, третий. Увидел, как несколько мужиков, вырвав сумки у инкассаторов, бросились наутек в глухую ночь.

Федька испугался. Прямо на него из сберкассы бежали трое милиционеров.

— Если не сгребут как вора, убьют как врага народа! Сбежавшего иль выжившего, им все равно! — рванул со страху из темноты, не видя дороги. Он услышал за спиной милицейский свисток, топот кованых сапог. А вскоре у его виска просвистела пуля.

— Стой! — услышал совсем рядом.

— Стреляй по ногам!

Федька побежал, петляя зайцем. Вот он услышал дыхание за спиной.

— Живым возьмем! — рыкнул кто-то радостно. И уже коснулся рукой локтя Федьки. А тому зримо вспомнился чекистский подвал и мордатая милицейская охрана, доставившая его туда. Мордобои и подвал всплыли так четко, что мороз по коже продрал.

«Влипать вот так еще раз? Попасть вам в лапы? Ну уж хрен!» Собрал в комок все силы. Откуда что взялось? Федька испугался повторения пережитого, рванул в темноту проулка во весь дух.

— Стой! — послышалось далеко позади, и пули засвистели где-то сбоку.

Федька перемахнул забор дома. Потом еще один, выскочил на освещенную улицу, снял «маскарад». И через час вернулся к Ульяне.

«Ушел Влас иль нет? Приметила, запомнила ль меня милиция?» — дрожал он от страха и усталости.

Спать он пошел в сарай. А днем соседка рассказала бабке Уле, что ворюги, убив инкассатора и двоих милиционеров, отняли деньги около сберкассы и убежали. Их теперь по всему городу разыскивают с собаками. А все потому, что ни одного поймать не привелось.

— Слава Богу! Хоть кому-то повезло! — выдохнула бабка.

— Да ты что, Уля? Рехнулась, что ли? Ведь ворюги и к тебе ворваться могут, — укорила соседка.

— А на что я им сдалась? Меня уж обокрали дочиста! Больше взять нечего.

— Кто ж тебя обокрал? Когда? — изумилась соседка.

— Государство проклятое! Семью мою, сыновей и мужа украло! А для чего? Чтоб их защитили от немца! Они и загородили гадов. Жизнями! А я вот помираю без них. С голоду и холоду маюсь! Скажи, нужна мне та победа? Она оказалась с двумя концами — для кого как. Власти нынче жиреют. А я — сдыхаю. За что эти змеи отняли у меня все? На что мне их победа? Так хоть кто-то нехай ее дергает. И за меня! Чтоб ей пусто было всюду! — плевалась старуха, и слепые слезы катились по щекам.

— Ты, бабка, при чужих такое не скажи. Не то горя не оберешься потом, — предупредила соседка.

— Мне уж нечего бояться. Страшней, чем пережито, не бывает. Горше моей доли нет ни у кого. Что может быть хуже? Смерть? Дай Бог скорее! Давно к своим прошусь.

— Ой, бабка! Зачем так говоришь? Услышали б твои — обиделись.

— За что?

— Выходит, зря воевали? Не то и не тех защищали?

— Конечно!

— А Россию? Разве стоило ее отдавать немцу? Твои — не власть, ее защитили..

— Ты мне прокламации не читай! — резко оборвала бабка.

Соседка вскоре ушла. А Федька лишь под вечер вернулся из сарая, забился на русскую печку. На теплую лежанку под груду старого тряпья.

Бабка Уля легла на свою кровать. И только стала дремать, услышала громкий стук в дверь. Федька насторожился, прислушался.

— Кто там? — спросила старуха надтреснутым голосом.

— Проверка! — раздалось из-за двери.

Пока бабка надела халат, нашарила засов, Федька шмыгнул в подпол, спрятался за старые бочки из-под капусты, затих, затаил дыхание, прислушался.

В домишко вошли несколько человек. По звуку понял — милиция: кованые сапоги по полу грохочут.

— Кто-нибудь с тобой живет? — прошагали шаги к печке.

— Всех война забрала. Чтоб вы, гады, жили! Одна маюсь! Бедую нынче неведомо за что!

— Никого у тебя не было?

— Нет! Кому нужна?

— А родственник куда делся? — остановились шаги над самой Федькиной головой.

— К себе вернулся. Не глянулось ему у меня. Кому надо меня кормить даром, если власти положенное не отдают? Люди и вовсе. Родня теперь нужна богатая. А у меня только горя много! Но оно никому не надо. Своего у всех хватает с избытком. В деревню подался, а может, еще куда. На заработки.