Эльмира Нетесова - Вернись в завтра

— Дарья, «килька» для забора, где положена, сухая ли она?

— Под навесом ее сгрузили. Часть на чердаке, любую бери, вся сухая.

— Тогда я завтра приду! — пообещал Петрович.

— Послушай, Вася, давай сначала Тоню ко мне пришли. Определимся с нею, с сыном, может и тебя уговорю, в завхозы… А уж потом о заборе, он никуда не денется. Кстати, Михалыч, сколько я за камин должна?

— Чашку чая!

— Да ладно тебе! Я всерьез…

— Не смеши, Дарья, мы ж соседи! Глядишь, еще самому доведется обратиться к тебе не раз.

— Ну, если смогу помочь, не откажу!

— Понимаешь, попросил меня наш сосед Тихон обложить ему кирпичом гараж. Ну да ты знаешь, он через три дома от меня живет. Мы с Петровичем сразу уломались и пошли глянуть тот гараж, чтоб сказать мужику, сколько кирпича привезти нужно. Ходим вокруг, обмеряем, подсчитываем. И вдруг Тихонова баба из дома вышла и эдак сдуру ляпает:

— Что забулдыги, на троих соображаете?

— Я окосел! Всякое ожидал, но не такое! Враз не смог ответить. Не поверил, что это чмо про нас базарит. Ну Тишка давай ее уговаривать, успокаивать, и до меня дошло. Так досадно стало и горько, что ухватил

Петровича за рукав и пошли с ним со двора. Тихон за нами кинулся и просит:

— Ребят, погодите! Куда же вы? Мы еще не договорились! Постойте!

— Ну, а баба его стоит и оскаляется. Меня аж трясет со злобы, глядючи на нее. Вот тут-то и прорвало. С самой Сибири так не лаялся, будто сызнова в ссылку загремел. И забазарил мужику:

— Ты, таракан кастрированный, чучело обосранное, заткни пасть своей гнилой «параше», немытой лоханке! Пусть мозги сыщет, прежде чем свою галошу разинуть! Ишь, вонючка подзаборная, вылезла людей срамить! Ты ж глянь, от нее не только вороны со страху улетели, пугало сбежало с огорода! — хохотал Михалыч:

— Короче, тот Тихон предложил нам деньги, и немалые. Но отказались мы с Петровичем. Досадно было, что баба ни за что нас изгадила. А все от того, что мужик ее в руках не удержал, сам под пятку к ней попал и оказался в дураках. Вот тебе тоже соседи. Зато нынче не здороваемся и не видим друг друга. Разве не обидно услышать про себя брехню? Нас с Василием за всю жизнь никто на улице пьяными никогда не видел даже в праздники. А эта смуродина, мандалина овечья, насмелилась про нас базарить грязное! Вот и маются они теперь со своим гаражом. Протекает он у них по всем швам. А мастера к ним идти не хотят. В городе каждая собака его бабу знает, и за три версты обходит. Как все нам сочувствуют, что такое говно в соседстве живет.

— Ой и не говори! Я с этой шалашовкой тоже сталкивалась не раз. Ее теленок в моем огороде оказался. Как глянула, что он натворил, даже разревелась. Ну, захожу к этим соседям и зову глянуть, что теленок отчебучил. Она мне и ответила:

— Возьми да и выгони его со своего огорода. Подумаешь, большая беда! Ты с базы столько привезешь, что стаду не сожрать! Чего тут выделываешься? Не визжи! Голодом не осталась. Ну, достала она меня. Поперла на нее буром, надавала по морде и сказала, если ущерб не возместит, я теленка завтра на бойню увезу и деньги заберу. Тут ее шибздик мигом подхватился, вытащил телка с моего огорода, привел в свой сарай и закрыл на все засовы, чтоб я животину не увела. Ущерб, конечно, не возместили. Зато обоих дрыном погоняла сколько было сил. И тоже не здороваюсь. Ну разве они люди?

— Недаром еще старики говорили, что плохой сосед хуже бешеной собаки. Вот и эти — Тихон с бабой, со всеми на улице перегавкались. Случись у них что, никто не поддержит и не поможет. Средь нас, ровно за границей живут. Всем чужие и ненавистные! Не хотел бы я себе такой участи! — сказал Михалыч посерьезнев.

— У всех свои недостатки. И мы не без них. Но предел знать нужно. Все мы одинокие, однако, не выплескиваем свои беды как помои на головы других. Переживший горе всегда будет беречь окружающих от бед и неприятностей, помня свою боль. Она, случается, помнится через годы, через всю жизнь. Не каждому дано устоять в ней на ногах…

Дарья не любила большие компании, сборища и торжества. Не признавала затяжных вечеринок и громких попоек. Всему веселому застолью предпочитала тишину. У нее никогда не было много подруг и друзей. Она быстро уставала от новых знакомых и старалась их не заводить, избегала. Но жизнь всегда распоряжалась по-своему. И только теперь она жила сама, в одиночестве и покое. Но… Годы прошли, так считала женщина, внушив себе, что ей всегда и во всем не везло, не сумела наладить судьбу, потому что всегда забывала о себе, жила для семьи. Она и не представляла, а как можно жить иначе? Другое Дарья никогда не поняла и не восприняла бы. Все потому, что давным-давно, когда Дарьи еще не было на свете, ее родителей выгнала в Сибирь советская власть, объявив всех поголовно кулачьем, врагами народа и отняв у пятерых детей и стариков корову с теленком и два десятка кур, выгнали из дома в чем были.

Не хотела семья вступать в колхоз. Отказалась добровольно отдать корову в общее стадо. Попрятали кур в подвал. Но все нашли дотошные соседи, указали, выслуживаясь перед властями.

О том, как гнали ее семью в Сибирь, девчонка узнала из рассказов матери, бабки. Из восьми человек их трое осталось в живых. Другие умерли по пути в ссылку, где по приказу властей они должны были жить до полной победы мировой революции.

Несколько лет все втроем жили в землянке. Разрабатывали в тайге участок, корчевали лес. Бабка была очень умной женщиной, потому ссыльные считались с нею и советовались. Вскоре они создали свою артель, стали строить дома. Не обошли вниманьем и семью Дарьи. Поставили дом, пусть небольшой, но теплый и уютный. Троим вполне хватало места. И люди радовались, что Бог увидел и не дал пропасть.

Вскоре у них возле дома появился огород. Там и тайга помогла ссыльным. Одарила запасами грибов, ягод, орехов. В реке водилось много рыбы. Потом в поселении появились свои коровенки, куры. Средь ссыльных не было лентяев и пьяниц. Все были трудягами, хорошими хозяевами, работали с детства, помогая старшим всюду. Этим людям строго запрещалось покидать пределы своего поселения и общаться с жителями окрестных деревень, но никакие запреты не могли удержать и люди, познакомившись с местными, ходили друг к другу, дружили и помогали выживать.

Дарья помнила, как мать с бабкой вспоминали баню, построенную в их ссыльной деревне. В ней мылись и парились все сразу, вместе, мужчины и женщины, старики и дети. Никто не прятался и не стыдился. Все было чисто и пристойно. Никто никого не разглядывал и не осудил. Здесь все делалось сообща. Уже в третью зиму ссыльная деревня полностью вышла из землянок и поселилась в домах.

Были здесь свои знахарки, заменившие врачей, имелось двое учителей, свои пекари и даже свой священник отец Яков, без которого не обходилось ни одно событие.