Андрей Молчанов - Главное управление

А тут подоспело мое совершеннолетие, и я ахнуть не успел, как после домашнего блаженства, котлет и салатиков с крабами, уютной кровати и незабвенных подруг угодил на призывной пункт.

То ли я вызывал в военкомате подозрения в своем тайном желании отвертеться от исполнения священного долга, а такое желание у меня определенно имелось, как и знакомый врач, давший мне надежду на откос по медицинским показаниям, так или иначе, а на следующий день после дня рождения на порог квартиры заявился участковый и лейтенант из военкомата, предписав мне следовать за ними.

Как раз шел призыв, в который я столь трагически вписался.

Я попал в армейские силки, как зазевавшийся суслик в пасть удава. И первое свое пробуждение под казарменным сводом, на верхнем ярусе панцирной койки, за пару минут до подъема, запомнил как самое тягостное из всех своих пробуждений: вот тебе солдатские нары и – два бесконечных года неволи и тягот. Безысходных.

Однако то пробуждение в сравнении с сегодняшним – благое событие. Ибо, чувствую, на сей раз двумя годами поражения в правах я не отделаюсь.

Существо на настиле всхрапнуло томительно, после, приподнявшись на локтях, надсадно откашлялось и наконец обернуло ко мне свой лик.

Это был скуластый, патлатый парень лет тридцати с узким лобиком и тонкими потрескавшимися губами.

Парень обвел бесстрастным взором помещение, в котором находился, равнодушно кивнул мне, ощупал себя деловито – видимо, выясняя наличие телесных повреждений, затем осторожно соскреб ногтем с носа коросту засохшей крови и хрипло, как бы для себя, изрек:

– Ну, как всегда. Приплыли. Все понятно. – Прищурился задумчиво, а после обронил в пространство: – Друг, закурить есть?

Я отрицательно покачал головой. Затем сказал:

– У тебя окурок к подошве прилип.

Парень, отчего-то не удосужась башмак снять, ловко, по-обезьяньи вывернул свою щиколотку обеими руками, будто проводил на ней болевой прием, и отсоединил сплющенный бычок от подошвы.

На отсутствие второго ботинка внимания он не обратил.

Затем, морщась в каком-то раздумье, порылся в кармане куртки и вытащил из него серую замусоленную спичку.

Я не без любопытства наблюдал за его действиями. Передо мной находился, без сомнения, бывалый человек, и его навыки в преддверии моих тюремных перспектив, кто знает, может и следовало перенять.

Парень внезапно надул пузырем сизую от недельной щетины щеку и резко, как бритвой, мазанул по ней головкой спички.

Спичка загорелась. Я сглотнул слюну от удивления, едва не закашлявшись.

Вскоре в камере поплыл табачный дымок.

– За что устроился? – по-товарищески протягивая мне окурок, вопросил собрат по несчастью.

Я отмахнулся от его любезного предложения. Ответил:

– Ушел в пике, ничего не помню.

– Вот и я тоже, – грустно поведал он. – Жду вспышек памяти или сведений со стороны. Пили у Люськи, да, было… Потом пошел за добавкой. Дальше – короткое замыкание. Но коли нас упекли не в вытрезвуху, а в реальную ментовку, значит, мы втюхались в историю с продолжением.

Дверь камеры отворилась.

– Колокольцев Юрий, на выход…

Я протер слипающиеся глаза. Молоденький, тоненький милицейский сержант, стоящий у входа в камеру, словно перенесся из прошлого, из далекой армейской учебки, и снова вытряхивал меня из сонного забытья в безрадостную действительность: дескать, вставай, новобранец, труба зовет! Да, труба мне. Поскольку не новобранец я, а задержанный, и зовет меня следователь.

Видимо, это карма. И на сей раз я и впрямь буду сидеть. И – поделом!

Руки за спиной, щербатая плитка милицейского предбанника под ногами, лестница на второй этаж, серые проплешины на истертом паркете, размытое спросонья и с похмела пространство тесного коридора, наконец, дверь с табличкой.

Ну, держись, дружок.

А вот и дознаватель. Первое впечатление окрыляет. Женщина лет двадцати пяти, личико открытое, симпатичное, свежее, милицейский мундир с капитанскими погонами без складочки, макияж безукоризненный, а какие колени выглядывают из-под юбочки, так славно облегающие безупречный изгиб бедер, какие колени…

А вот колец на ней златых – множество, причем одно – со скромным, но явно натуральным бриллиантом. Значит, дорогой следователь, обласканный, цену себе знающий, и уж наверняка не без почитателей прелестей, скрываемых за казенной одежкой… А тут я – с опухшей мордой, с перегаром и с горячим уголовным грехом за спиной. Нет надежд на совместный ужин с этой красавицей, а уж мечтам о прочем и вовсе отбой!

– Колокольцев Юрий Петрович… – констатировал следователь, цепляя небрежно перламутровым ноготком одну за другой лежавшие на столе бумаги, с моей персоной соотнесенные. – Что же вы так… неаккуратно?

– Карма, – сказал я без юмора.

– Твердой поступью идете на серьезный срок, – вполне дружелюбно продолжила она.

Положительные сексуальные эмоции начали стремительно угасать. Теперь мне хотелось одного: припасть к запотевшему бокалу с пивом. Последствия вчерашних возлияний жестко брали свое, свербя в иссохшем нутре и нудной болью распирая череп.

– Итак, все ясно, – продолжила она с терпеливым вздохом. – Забыв, что смесь алкоголя и бензина крайне опасна, и, возвращаясь на личном автомобиле домой в нетрезвом состоянии, вы совершили аварию, причинив имущественный ущерб гражданину Серосливову, находящемуся ныне в травматологическом отделении городской больницы за номером тридцать шесть…

– И чего с ним? – бесцеремонно перебил я ее тираду.

– Перелом трех ребер, трещина бедра… И – многочисленные глубокие повреждения тканей лица дробовым патроном из незаконного принадлежащего вам револьвера «Кольт» западногерманского производства.

– Как… дробовым? Это же газовая стрелялка…

– Дробовая и одновременно газовая, – пояснила она покладисто. – Патроны калибра девять миллиметров внешне отличаются лишь материалом гильз. У газового патрона они медные, у дробового – латунные. Уж коли носите ствол, разберитесь, как он стреляет и чем… Кстати, вам действительно не повезло: в барабане боевой патрон был один, остальные – так, для вони… По случаю, чувствую, вам игрушка перепала.

– Но жив, главное, этот-то?..

– Это главное, точно… – Она улыбнулась снисходительно. Губы у нее были сочные, даже припухлые, словно зацелованные, без следа помады, но очерченные самой природой безукоризненно, как рисованные. – Но вот второстепенных элементов набирается столько, что все главное и позитивное они перекрывают с лихвой. Начнем с физиологии…

– Имеете в виду нетрезвое состояние? – заторопился я с оправданиями. – Так я вам по этому поводу тоже деталь вставлю в смысле пояснений… Когда потерпевший из машины выполз, я его очень объективно рассмотрел… И хотя он полученными повреждениями некоторым образом маялся, но я по ста признакам уяснил: человек еще круче меня погулял. Его-то освидетельствовали? Да и ехал он, шляпа, с выключенными габаритами, отчего я его и не углядел в темноте. К тому же нарушение обоюдное…