Николай Мороз - По следу тигра

— Извините. Подождите, пожалуйста. Вы не могли бы мне помочь?

Голос женский, немного дрожит — от неуверенности? Или по другой причине? Максим остановится, обернулся. В двух шагах от него стояла девушка — невысокая, в белом пуховике и черных джинсах, заправленных в белые же сапоги. На плече черная сумка, на носу — очки в тонкой черной же оправе. Глаза за линзами чуть прищурены: она то ли рассматривает его, то ли пытается сдержать слезы. И мнет в пальцах перчатки, пытается скрыть неуверенность и испуг.

— Простите? — вежливо осведомился Максим, и девушка повторила:

— Извините. Помогите мне, пожалуйста, — и совсем стушевалась, потеряла остатки храбрости, опустила голову.

Максим продолжать разговор не торопился. Кто это, интересно? Она перепутала его с кем-то другим? Или таким образом пытается привлечь к себе внимание? Больше в голову ничего не приходило, но тут к девушке снова вернулся дар речи.

— Понимаете, мне не к кому обратиться… — начала она, но Максим перебил ее:

— Вам деньги нужны? Ничем не могу помочь.

Собеседница отчаянно замотала головой, отвернулась и зашмыгала носом. Нет, тут что-то другое, у девушки явно серьезные проблемы. Только излагает она их немного косноязычно.

— Что-то случилось? — уже мягче поинтересовался Максим. И попал в точку — в ответ светлый хвост утвердительно качнулся.

— Что? Говорите, — ободряющий тон сделал свое дело. Девушка взглянула на Максима снизу вверх и вполголоса, почти шепотом произнесла:

— Они хотят убить меня. Помогите мне, пожалуйста. А я вам заплачу. — И умолкла, уставилась на собеседника зелеными глазищами.

Так, все понятно. Вот она, паранойя, в чистом виде: необоснованное недоверие к окружающим плюс повышенная восприимчивость. Девушка перед ним — городская сумасшедшая, только очень хорошо замаскированная. Обычно это выжившие из ума старухи — у них кругом враги, все покушаются на их жизнь: облучают специальной аппаратурой, проникают в квартиру и подбрасывают яды и другие отравляющие вещества, наводят порчу. Жизнь в таком окружении с каждым днем все тяжелее, сил на борьбу в кольце врагов не остается. Поэтому все заканчивается стандартно: несчастных затравленных жертв увозят в бронированном автомобиле с красным крестом в хорошо охраняемые учреждения с толстыми стенами и обученным обслуживающим персоналом. У этой, видимо, все только начинается. Или наоборот — наступил период обострения. Скоро весна, сезон, когда активизируются силы природы и спящее в людях безумие. Максим развернулся и пошел по лестнице вниз. Но далеко уйти не успел, остановился через две или три ступени:

— Я видела вас тогда, два дня назад. Когда вы догнали тех, двоих. А потом пошли к реке, и оттуда… — ей пришлось замолчать. Максим вернулся наверх и, не говоря ни слова, с минуту смотрел на девушку. Она улыбалась торжествующе, потом заговорила.

— Я знаю, они остались живы. Но, по-моему, не стоило этого делать. Я бы на вашем…

— Я сам решаю, что мне делать на своем месте. Мне советы не нужны, — перебил ее Максим и тут же, без паузы, произнес:

— Вам показалось. Вы меня с кем-то перепутали.

— Нет, не перепутала. Я в ту ночь шла за вами — через овраг, мимо того сгоревшего дома и дальше, до самого подъезда, где вы живете. А потом ждала вас у вашего дома, и ходила за вами два дня подряд. А сегодня поняла, что… — на этом ее запал иссяк. Девушка отвернулась и уставилась на украшавший соседнюю стену рекламный щит.

Вот тебе и мания преследования. Ничего себе — идти ночью, в метель, по пустым улицам одной. Да еще и мимо тех двоих, оставшихся на снегу в крови. Нет, она либо больная, либо ей действительно нужна помощь. Это ж надо было сообразить, да и не только сообразить, а сделать единственно верный вывод и решиться на подобное! Максим смотрел на собеседницу, давая ей возможность собраться с мыслями. И девушка снова заговорила:

— Это не шантаж, я не собираюсь никому ничего рассказывать, да мне и не поверят… Просто кроме вас мне больше никто не поможет. Или они убьют меня, или вы их. Или сами решите, как будет лучше.

— Пойдемте, поговорим по дороге, — Максим пропустил девушку вперед, пошел за ней следом.

Идти пришлось недалеко. Девушка назвалась Викой и говорила, не умолкая. Максим слушал ее, вопросов не задавал. В ее рассказе не прозвучало ничего нового или неожиданного — все просто, обыденно и жестоко. До омерзения и тошноты.

Вика в школе была отличницей, институт закончила с красным дипломом. Но вместо того, чтобы делать карьеру в Москве, где и училась, вернулась в родной город. И быстро нашла здесь работу — на единственном в городе предприятии, которое не только благополучно функционировало, но и развивалось. Оно называлось «Техноэкспорт», находилось на территории того самого номерного завода, и занимало сразу несколько цехов. Производили там керамогранит — нужный и востребованный отделочный материал. Вику приняли с распростертыми объятиями: предприятию срочно требовался специалист со знанием иностранного языка. В это же время родители Вики уехали жить к престарелым родственникам отца, оставив дочери квартиру. Все складывалось просто прекрасно: отдельное собственное жилье, интересная работа, стабильный доход. Все шло гладко до лета прошлого года, когда продукцию предприятия перестали покупать. Заказчики исчезли, расплачиваться по счетам предприятие не могло. Начали копиться долги, круглосуточный режим работы сменился двухсменным, потом и вовсе перешли на сокращенный рабочий день. Потом один цех вообще остановился, потом начали отправлять рабочих в неоплачиваемые отпуска. Предприятие стремительно приближалось к банкротству, общий долг составил больше трехсот миллионов рублей. Последний раз зарплату здесь выдавали в июле прошлого года. Вика все это время жила на то, что давала уроки английского. И сейчас продолжает заниматься репетиторством, но учеников очень мало. Вернее, их всего два: у людей нет денег, чтобы платить за обучение своих детей.

— У нас сменилось три собственника, представляете? А сейчас четвертый, это настоящий уголовник, — рассказывала Вика. Максим с вопросами решил повременить — и так все понятно, а детали ей наверняка не известны.

Этот уголовник по фамилии Букин оказался — вот неожиданность! — родственником жены Стрелкова. Новые порядки он установил уже через несколько минут после того, как переступил порог директорского кабинета.

— Обращаться к нему лично нельзя, у дверей охрана, в приемной охрана. И еще в машине несколько человек сидят. На территории — в офисе, в цехе — везде листовки на стенах. С угрозами и с требованиями молчать и не жаловаться. Иначе тем, кто попробует права качать, будет плохо. Никого в отпуск не отпускают, зарплату не выдают, кидают по две-три тысячи в месяц — и все. Если не нравится — убирайся, но никто не уходит. Другой работы в городе нет, так люди, чтобы заработать, сдают кровь, стали донорами. Неделю живут на триста рублей. Представляете?