Эльмира Нетесова - Колымский призрак

Вечером, вернувшись в зону. Аслан узнал, что начальник зоны распорядился не кормить горячим в столовой фартовых, потому что никто из них не выходит на работу.

Ворюги стояли кучей у двери на кухню. Но охрана стала стенкой и не впустила никого. Кроме как за сухим пайком. По норме штрафного изолятора.

Пекарня, склады, кухня и столовая охранялись теперь круглосуточно.

Охрана не разрешала зэкам пронести с собой из столовой даже кусок хлеба, свой положняк. Чтоб ничего не перепало фартовым.

Из бараков работяг, «жирных» и идейных были изъяты все продукты. Словно под метелку вымели все съестное отовсюду настырные бобкари.

Зона притихла, насторожилась. Все понимали, — новый начальник объявил войну фартовым, «перекрыл им кислород». Удастся ли ему сломать воров или найдут они лазейки?

Зэки наблюдали за развитием событий.

На третий день бугор фартовых запросился на прием к начальнику зоны. Медвежатник требовал накормить его людей.

На это начальник зоны ответил коротко:

— Моя фамилия — Упрямцев. Это вам должно о многом сказать…

На следующий день, к удивлению всей зоны, на построение вышла половина фартовых, согласившихся работать на трассе.

Их накормили, переодели в спецовки и отвезли на самый дальний участок трассы.

Бригадиром к ним назначили Илью Ивановича.

Аслан возил новой бригаде гравий. Видел, как трудно приходится фартовым втягиваться в непривычное для них дело.

Обед им привезли на участок. Пока ели, Аслан и Илья Иванович поговорили.

— Крученые мужики. Непривычно с такими работать. Все норовят друг к другу на горб влезть. Куда там помочь, подменить, выматываются с непривычки быстро. О какой норме тут говорить? Они се и через месяц не смогут выполнить. Мокрицы — не мужики, — хмурился бригадир. И добавил: — В бараке у них теперь раскол случился. Этих — за то что на работу вышли — из воровского закона выведут. Они и говорят теперь, что лучше быть плохим вором, чем хорошим жмуром. Допекло их, видать, коль на бугра наплевали.

— А он что думает? Как перебиваться станет? Сам-то ладно. Но с ним люди? Загробит их гад, — вырвалось у Аслана.

— Голод и не таких ломает. Поверь, и эти выйдут на трассу. Никуда не денутся, — уверенно ответил бригадир. И продолжил тихо: — Никто за них не брался всерьез. Вот и распустились. Новый начальник — мужик крутой. Не сломали бы ему шею…

Аслан тогда не придал значения услышанному. Ну что может случиться с начальником зоны? Кто рискнет стать ему на пути?

Вспомнилось его пожатие руки в магаданской квартире. Рука заныла… Из таких, как у того, рук — никто не вырвется. И, оглядев фартовых, сказал:

— Не по зубам им Упрямцев. Хлипкие они для него.

— Он — один, а их много. Не этих, тех, кто в зоне остался. Бугор теперь на все решится, чтоб последних не потерять. Иначе, самому на трассе вкалывать придется. А по-ихнему раз допустил такое — вон из бугров. Еще и убить могут. Сами. Так что война у фартовых не кончилась. Она только началась, — вздохнул Илья Иванович.

Аслан поехал за гравием, обдумывая разговор с Ильей Ивановичем.

Сложная эта штука — человеческие взаимоотношения, да еще не где-нибудь, а в зоне.

Вот и он сам не смог ужиться с ворами в одном бараке. Не сумел свыкнуться там с постоянными мелочными ссорами, разборками. О многом из их жизни и законов он знал, живя бок о бок. Но понять их ему не было суждено.

Правда, новый бугор фартовых держится с Асланом уважительно. В гости зовет. Потрехать о жизни. Аслану все недосуг. С работы затемно возвращался. Поужинает — и спать. Спать до утра, чтоб хоть немного прошла несносная усталость. Какие гости иль разговоры, если, едва голова попадала на шконку, Аслан тут же засыпал.

«Вот вернусь домой, год буду спать, сколько захочу. Не вставая… Лягу и сутками напролет… За все, что недоспал здесь, на Колыме», — думал он.

— Эй, Аслан! Да ты что, оглох? — послышалось совсем рядом.

Потрепанная полуторка, хлебнув носом воду, не захотела выехать из реки. Машина была похожа на усталую клячу, приковылявшую на водопой.

В кабине машины сидел промокший до нитки водитель, которого вся зона знала по кликухе Чинарь.

У радиатора полуторки по пояс в воде стоял начальник зоны.

Вдвоем они не смогли вытолкнуть полуторку из воды. Чуть правее брода взял шофер, и машина захлебнулась.

Аслан выволок ее, взяв на буксир, потащил в зону.

Упрямцев попросился к Аслану в кабину. Сидел мокрый, дрожа всем телом, ругаясь на незадачливого водителя, сумевшего утонуть в блюдце воды. Сетовал, что не побывал на участках, которые стоило самому посмотреть и проверить.

— К фартовым хотели нагрянуть? Так они привыкают. Кто как… Иные до ломоты в плечах. Другие канючат, задрав пятки, в марь повалились. Да там долго не полежишь. Едва мокрота к заднице доберется, встанут. Сейчас их не стоит проверять. Мучаются. Свыкаются. Но через неделю обвыкнутся. Будут как все. Вот тогда и нормы начнут вытягивать и выматываться меньше. А пока не стоит, — тихо, словно размышляя вслух, говорил Аслан.

— Тоже верно, — не стал спорить Борис Павлович.

— А зачем вы один ездите по трассе? Стоит ли рисковать? — спросил Аслан.

Упрямцев удивленно посмотрел на водителя.

— Кого мне бояться? Я воробей стреляный, пуганый. Всякое видывал. Отпугался всего. Теперь уж стар бояться. Да и некого. Так думаю.

Аслан пожал плечами. И ответил неопределенно:

— Тут всякое может случиться. С трассой не пошутишь. Она каждого сама объезжает. Для нее нет зэков и начальников. Все одинаковы, как сугробы на погосте.

— Спасибо, Аслан, на добром слове. Век буду помнить, что ты первый здесь обо мне подумал. Хоть и кто мы друг другу? Да и возраст не совпадает.

— Люди, вот кто. Я хлеб ел в доме твоем. По нашему обычаю — это все равно что другом стать. Нет, я не говорю, что меня нужно выделять. Я не наивный. И все ж не побрезговали вы мной. А значит, и мне вы — не чужой, не посторонний… Кто знает, как жизнь сложится? Особо на свободе… Сроки кончаются рано или поздно. Но с ними мы не все рвем и забываем…

— А знаешь, как я в эту систему нашу работать пришел? Тоже, казалось, случай такой произошел. А всю жизнь он мне перевернул. После войны вернулся домой. В Орел. Из восьми душ — только трое в живых остались в семье. Мать-старушка, да брат-калека. Ну и я. С хлебом — сам знаешь, как тяжело было. Маманя с ночи очередь занимала, чтоб к утру карточки отоварить. Меня не пускала. Все хотела сама успеть. Всюду, — вздохнул Упрямцев и продолжил: — А тут — праздник. Мать заторопилась в очередь. И карточки в карман положила. В жакет. Когда прикорнула, чует — кто-то в карман лезет, за карточками. Она — хвать за эту руку. Закричать хотела. А ей по горлу ножом… Навек накормили. У нее, у мертвой, на глазах долго слезы не просыхали.