Леонид Влодавец - Вист втемную

— Ну, допустим, приедет он, — произнес Юрка. — Наверно, ведь не один?

— Обязательно. И уж тут, дорогой мой, все будет от тебя зависеть. Веди переговоры, занимай круговую оборону, пляши перед ним брейк или чего там нынче в моде… Главное, чтоб он нам живым достался или не смертельно раненным.

— Еще лучше… — вздохнул Таран. — Это мне в наказание все, да?

— Нет, — строго сказал Птицелов. — Это твой последний шанс выжить, понимаешь?

— Здорово… — хмуро произнес Юрка. — А что будет, если я сейчас сяду на эту «Ниву», давану на газ и… в неизвестном направлении?!

— Вот этого не надо. Ты ведь своей Наде не враг, надеюсь? У вас ведь любовь крепкая, верно? К тому же ее вчера в госпиталь на сохранение положили. Наверно, еще не знаешь?

— Не-ет…

— Между прочим, похоже, из-за волнений по твоей части. Испугались, что выкидыш может быть. Но вроде бы все нормально.

— К ней забежать можно?

— Нет, на это времени не будет, тебе надо поспешить, — мотнул головой Генрих, — а то Галька подумает, будто ты ее кинул с машиной. Надьке записочку напиши. Мол, все нормально, прибыл и снова уезжаю на недельку. Люблю, целую, не волнуйся…

«Нива» бодро бежала по накатанной дороге через заснеженное поле, впереди уже маячила церквушка и дома со снежными шапками на крышах. Мирный пейзаж, тишина и спокойствие, милая русская зима, правда, при затянутом серыми облаками небе.

Настроение у Тарана было тоже пасмурное. И сам он себе казался жутким ослом-остолопом, и Генрих — чудовищем, похуже покойного Дяди Вовы. Тот тоже в прошлом году Юрку стращал тем, что с Надькой плохо будет. Правда, Генрих, в отличие от Вовы, напрямую никаких ужасов не обещал, но намеки ясные были — дескать, Веретенникова в госпитале, а там всякое бывает… Четко знает, гад, что Таран сдохнет, но никуда не убежит, если будет сознавать, кому за него отвечать придется. Ведь там, в Надькином выпуклом пузечке, маленький Таранчик брыкается. Юрка как раз перед поездкой в Москву полчаса, наверно, держал руку у Надьки на животе. Интересно же, блин! Ведь они его, этого ребятенка, который уже ручками-ножками пинается, сделали в самый первый раз, когда Таран прошлым летом, после двух суток, прямо-таки перенасыщенных опасностями, смертями и ужасами, угодил к Веретенниковой в подъезд с разбитой мордой, автоматом и кейсом, где компромат лежал на целую кучу губернских тузов. И узнал, что Надька его по-настоящему любит, что сберегла себя для него, хотя он на нее и не смотрел никогда. А потом эта самая отважная Надька ради него, непутевого, ушла от отца с матерью из вполне обжитой квартиры, пошла за ним к «мамонтам», где им от щедрот Птицына какую-то комнатушку выделили в штабном бараке. И Надьке пришлось на пищеблоке поварихой вкалывать, котлы ворочать, пока не выяснилось, что она в положении. Наскоро переучилась на легкую работу по писарской части, компьютер освоила. Птицын, кстати, сразу после, того, как в октябре прошлого года Юрка с Надькой расписались, предлагал ей вернуться в город, к отцу с матерью, утверждая, что теперь это для нее уже совсем безопасно. А Тарана обещал к ней на выходные отпускать. Так нет же! Не поехала, вместе с ним осталась…

Да, хорошо знал Птицын, о чем Юрку предупреждать надо. А можно было и не предупреждать вовсе. Нет уж, лучше самому загнуться, а Надька пусть родит благополучно, и хорошо, если б парнишку. И пусть он думает, что его отец пал смертью храбрых… Правда, хрен знает, за что именно. «Мы «мамонты» — но мы не вымрем!»

Не очень кстати Юрке вспомнилось ночное приключение, когда его едва-едва Полина не соблазнила. Уже вроде бы сам себе за эту слабость минутную все кости перемыл. Однако совесть-то все царапала и царапала, куда там Муське с ее когтишками. Нет, Тарану точно лучше бы загнуться при исполнении. Потому что характер у него все-таки паршивый, а душа подлая. Видать, какая-то грязь туда после паскудницы Дашки проникла и осела на дно. Пока все тихо-мирно — там чисто и прозрачно, но стоит начаться какой-нибудь болтанке, так вся муть и поднимается. И если опять какая-нибудь кошка в нужный момент не царапнет, ни фига Юрка от соблазна не удержится. А как потом Надьке в глаза смотреть?! Нет уж, пусть он хоть в ее памяти останется чистым…

Похоронные настроения на Юрку, конечно, наехали, но вообще-то он в агнцы божии еще не собирался. Кроме радиомаячка, замаскированного под пейджер, Генрих выдал Юрке три снаряженных магазина, несколько бумажных пачек с патронами 5,45 и две гранаты «РГД-5». Конечно, все это вместе с сумкой пришлось упрятать под заднее сиденье. Да и вообще желательно было довезти эти боеприпасы до кордона, не показывая по дороге ментам. А там, на кордоне, тоже постараться разумно использовать. Как видно, Генриху очень нужно взять живьем этого типа с тремя пальцами на левой руке…

Только вот, как и чем он его собирается на кордон заманить? Да фиг он куда поедет! Таран вспомнил Дядю Вову. Это ж не Кисляк и не Лупандя, молодчики-налетчики, у которых одно дело — взять кассу и смыться, а потом успеть все пропить, пока не поймали. По сравнению с покойным Вовой они просто шпана. Вова мирно проживал себе в приватизированном пионерлагере, изредка развлекался с девочками из подпольного порнотеатра, но наверняка уже лет двадцать не брался ни за отмычки, ни за фомки какие-нибудь. Да и братва у него уже совсем иная была. Жора Калмык, например, или даже Седой, бандюга на ступень пониже — гладко бритые, надушенные модным одеколоном, аккуратно подстриженные, с иголочки одетые. Деловые люди! Образцовые строители капитализма — залюбуешься. Для грязной работенки держали всяких там Пятаков и Микит. Или вон Тарана, дурачишку-пацана. А сами старались не пачкаться. Ну и тем более не соваться туда, где есть шанс на пулю нарваться. Уж Дядя Вова ни за что не поперся бы в лесную глухомань. Послал бы туда Филимона или Туза на худой конец. И Калмык бы навряд ли отправился, и Вася Самолет… И хрен бы кто смог их убедить, что дело требует личного присутствия таких важных персон. Но уж больно уверенно говорил Генрих: «Попробуем заинтересовать…» Хотя тут же дал задний ход — мол, возможно, и не клюнет. А на что — не объяснил, послал Тарана втемную играть со смертью. Что за жизнь?!

Можно было сколько хошь на судьбу сетовать, но других вариантов, как продолжать свое существование, Таран не видел. Тем более что все же именно благодаря Птицыну они с Надькой сумели более-менее благополучно прожить уже полгода, хотя их запросто могли бы порешить еще в июле. Как ни странно, но Юрка верил, что и сейчас все нормально сложится. Все-таки не столь уж сильно он перед Генрихом провинился. И компакты злополучные наверняка те самые, какие требовались. В конце концов, Птицелов, прослушав на досуге Таранов доклад, записанный на диктофон, должен убедиться, что все было сделано из благих побуждений, а этот самый Павел Степанович действительно передал диски Анне и сообщил ей отзыв на Юркин пароль. А то, что, по словам Генриха, Павел Степанович не мог бы этого сделать, — ерунда. В необходимых случаях, если у человека другого выхода нет, вполне можно и на такой финт пойти.