Юрий Козлов - Колодец пророков

— Аллах? — предположила Августа, с удовольствием отхлебнув сладкого орехового вина, от которого, по слухам, не отказывался сам аятолла Хомейни.

— Не так высоко, — ответил Хасан, — чуть ниже. Премьер-министр России.

— А кто тогда командир у Али? — спросила Августа про третьего человека в Гулистане, любимого в Европе за неуступчивость на переговорах и жестокость к пленным и заложникам.

— Али получает деньги от московских гулийцев, — ответил Хасан. — Московские гулийцы слушаются московского мэра.

— У Карима?

— У Карима сейчас нет хозяина, — поправил на лбу зеленую повязку Хасан. — Его командира в Москве убрали. Со дня на день уберут и Карима.

— Но по твоей логике генерал Сак…

— Да, — перебил Хасан, — единственный, кому подчиняется генерал Сак, не считая, конечно, Аллаха, это президент России.

— А они? — кивнула Августа в сторону, где за дубовыми лесами, рекой и горами предположительно располагались блокпосты Российской армии. — За что они воюют и кому подчиняются?

Хасан долго молчал, поглаживая сделанную из слоновой кости, инкрустированную серебряной вязью — спорным изречением из Корана: «Меньше читай — больше думай» — рукоятку старинного ножа на поясе.

— Я думаю, — задумчиво произнес он, — они подчиняются судьбе. Но мне не ясна их судьба. Их много. Они достаточно сильны, чтобы навести порядок не только здесь, но и в России. Но они предпочитают умирать в боях за наши аулы, которые их правители потом возвращают нам, а их — под наши пули. Ты спрашиваешь, за что они воюют? Они воюют, потому что Россия всегда была слишком большая, русских всегда было слишком много, в России всегда всего было с избытком, чтобы народу некуда было отступать, чтобы он замер у черты, встал на «нет», как мы, гулийцы. Русские не понимают, что такое «нет». В этом их беда. Очевидные вещи для русских слишком долго не очевидны. Они никак не могут поверить, — рассмеялся Хасан, — в то, что их сживают со свету. Мне их не жалко, — махнул рукой Хасан. — Как можно жалеть народ, который не знает, что ему надо, и умирает ни за что?

После пира вечером они долго гуляли в дубовом лесу. Будто бы случайно вышли к бревенчатому домику на опушке. В одной комнате был накрыт стол, в другой стояла огромная кровать. Хасан легко подхватил Августу на руки, понес мимо стола к кровати. Она могла не менее легко убить его ударом ножа в шею, но вдруг прочитала на его печальном лице, в его прозрачных немигающих, как у хищной птицы, глазах близкую смерть.

— Доллары не сделали тебя счастливым, Хасан, — прошептала она, — будь осторожен. На тебе печать смерти.

— Хочешь скажу, зачем ты едешь в Ираклию? — Хасан осторожно опустил ее на кровать, начал расстегивать на ней камуфляж. Известие о скорой смерти, похоже, нисколько его не огорчило. Августа поняла, что он сам ищет смерти.

— Зачем? — Августе было интересно, как он сформулирует то, что она сама еще не сформулировала.

Рука Хасана коснулась ее шеи:

— Ты уже ходила по этой дороге, — скользнула по едва заметному шраму.

— Пыталась. — Августа показала ему перечеркнутые тонкими шрамами запястья.

— Но не преуспела в этом путешествии, — констатировал Хасан.

— Меня вернули против моей воли. — Августе было интересно, снимет ли он с головы зеленую повязку оруженосца Аллаха.

Хасан неторопливо, как перед баней или купанием в уединенном месте, снял с себя все, за исключением повязки. Выходило, Аллах не имел ничего против любви с иноверками.

— Ты едешь в Ираклию, — грубо схватил ее за плечи Хасан, — чтобы уничтожить президента Глахуну и его народ!

— Ты спятил! — легко сбросила его руки, уперлась ему коленкой в грудь Августа. — Не я, а такие как ты уничтожают народы! Разве тебе не известно, что маленькие народы живут одной душой, что, если для большого народа предательство верхов — исправимая во времени беда, для маленького — национальная катастрофа, трагедия. Хочешь скажу, когда на твой народ и на тебя легла печать смерти? На гулийский народ, когда вы — его аристократия и вожди — продали его за доллары, которые не принесли вам ни победы, ни счастья. На тебя — когда ты, воин, символ мужества и сопротивления, как последняя дешевка лег в кровать со старой французской шлюхой!

Хасан размахнулся, но Августа ребром ладони, стараясь не сделать ему больно, выключила его руку — она повисла как плеть. Другой рукой выхватила из лежащего на полу пояса Хасана нож с рукояткой из слоновой кости, инкрустированной серебряной вязью.

— Хочешь, открою тебе последнюю тайну гулийской войны? — несильным ударом ноги отбросила Хасана к стене — подальше от лежащего на одежде оружия. — Вы, доблестные гулийские командиры, не мужики, сражающиеся за свободу своего народа, а жалкие безвольные б…и, продающиеся за доллары русским, американцам, туркам — всем кто захочет. Но вы хуже, чем б…и, потому что расплачиваетесь за доллары не своим телом, хотя ты, Хасан, заплатил своим, а кровью своего народа! А теперь, — едва заметным движением руки послала нож в бревенчатую стену, лезвие глубоко вошло в дерево в миллиметре от уха Хасана, так что он не мог не расслышать волнения обманутой стали, упала на кровать, распахнула объятия, — иди ко мне, мы ответили друг другу на все вопросы!

…Ираклия изумила Августу патриархальной тишиной, разлитым в чистом горном воздухе спокойствием. Заканчивался сбор винограда, и добрые ираклийцы, угадывая в Августе чужестранку и гостью, охотно угощали ее разнообразнейшими шашлыками и молодым вином.

В массе своей ираклийцы были восточными христианами — их вера считалась даже более древней, чем православие, — но в Ираклии терпимо относились к другим религиям. В ореховой роще Августе попался на глаза костел. Видела она и протестантскую кирху, и мечеть с минаретом, похожим на остро очинённый, воткнувшийся в воздух карандаш, и синагогу. Довелось Августе оказаться свидетельницей и вовсе невиданного зрелища — вакхического шествия менад. Рослые дамы в состоянии священного опьянения, с вплетенными в волосы цветами и виноградными листьями, славя Диониса и разрывая на себе одежды, направлялись по горной дороге к развалинам древнегреческого храма, возле которого находилось озеро, где менады по своему обыкновению совершали ночное ритуальное омовение.

Августе до того понравилось в забытой Богом Ираклии, что она забыла о цели командировки. Августа не искала встречи с президентом Глахуной. Она знала, что он сам ее найдет.

Так и случилось.

Она собирала грибы на опушке леса, когда услышала тревожные звуки охотничьих рожков, а потом увидела мчащихся по желтому убранному полю всадников и взявших след собак, пестрых, свесивших розовые языки до земли.