Барри Эйслер - Дождь для Джона Рейна

Его лицо было белым и продолжало белеть, в какой-то момент я даже подумал, что он сейчас вырубится. А мне он нужен в сознании.

— Канезаки. Ты говорил мне о Харриоси Фуказаве. О том, как ты узнал, что он связан со мной. Продолжай, пожалуйста.

Он сделал глубокий вдох и закрыл глаза:

— Мы знали… мы знаем, что он связан с вами, потому что мы перехватили письмо.

— Письмо?

Он открыл глаза:

— Его письмо, адресованное Мидори Кавамура, из Нью-Йорка. В нем упоминались вы.

Черт возьми, подумал я. Мне так и не удалось отделаться от этих парней. Они как рак. Тебе кажется, что его вырезали, а он всегда возвращается. И распространяется на близких тебе людей.

— Продолжай, — нахмурился я.

— Господи Иисусе — я же говорю, это все, что я знаю!

Если он полностью поддастся панике, я ничего полезного из него не выжму. Штука в том, чтобы держать его в страхе, но не настолько, чтобы он начал делать все, только бы угодить мне.

— Хорошо, — согласился я. — Это все, что ты знаешь насчет «как». Но ты так ничего и не рассказал мне про «почему». Почему вы пытались найти меня?

— Послушайте, вы же знаете, что я не могу говорить о…

Я крепко схватил его за горло. Глаза японца покраснели. Он попробовал освободиться от хватки. Похоже, приемчик из тех, которые показывают в Управлении на воскресных занятиях по единоборствам. Молодец, вспомнил даже в такой стрессовой ситуации. Жаль только, что не сработало.

— Канезаки. — Я ослабил хватку ровно настолько, чтобы он снова смог дышать. — Через минуту ты или останешься жить, или кто-нибудь найдет тебя рядом с твоим дружком. А теперь говори.

Я чувствовал, как он сглотнул.

— Хорошо, хорошо, — прохрипел он. Темп его речи ускорился. — Десять лет правительство США давило на Японию, чтобы она начала банковскую реформу и привела свои финансы в порядок. Но за это время ситуация только ухудшилась. Экономика начинает катиться под откос. Если процесс продолжится, Япония рухнет первой. Юго-Восточная Азия, Европа и обе Америки последуют за ней. Стране нужны реформы. Но интересы стоящих у власти препятствуют этому.

Я взглянул на него:

— У тебя осталось около сорока секунд. А ты пока не очень хорошо справляешься.

— О’кей, о’кей! Токийское отделение получило задание разработать программу поддержки реформ и устранения препятствий для них. Программа называлась «Сумерки». Нам известно, чем вы занимались в качестве «свободного художника». Думаю… Думаю, то, о чем мое начальство хочет вас попросить, — это помощь.

— С какой целью?

— С целью устранения препятствий.

— Ты уверен?

— Послушайте, я в Управлении три года. Массу вещей мне не просто говорят. Но каждый, кто знаком с вашей жизнью и знает о «Сумерках», сможет сложить два и два.

Я смотрел на Канезаки, обдумывая варианты. Убить? Тогда его начальство так и не узнает, что случилось. Но конечно же, они предположат, что за этим стою я. И хотя не смогут добраться до меня, остаются Гарри и Мидори.

Нет, если я убью этого мальчишку, Контора не исчезнет из моей жизни. Или из жизни Гарри и Мидори.

— Я подумаю над твоим предложением, — произнес я. — Можешь передать начальству, что я так сказал.

— Я ничего не предлагал. Только размышлял вслух. Если я расскажу начальству, о чем мы с вами разговаривали, меня снова упекут в Лэнгли на бумажную работу.

— Расскажи им, что сочтешь нужным. Если меня это заинтересует, я свяжусь с тобой. С тобой лично. Если мне не станет интересно, надеюсь, ты поймешь, что мое молчание означает «нет». Я также попрошу тебя прекратить попытки найти меня, особенно через других людей. Если я узнаю, что ты не выполняешь эти пожелания, буду считать ответственным тебя. Тебя лично. Понимаешь?

Он начал было что-то говорить и вдруг поперхнулся. Я понял, что это значит, и отошел в сторону. Парень согнулся пополам, и его вырвало.

Я воспринял это как согласие.

Я вернулся к Йобису, сел на поезд линии Яманоте, следовавший в сторону Сибуйя. Вышел к Сибуйя 1-тёмэ через терминал Миямасузака, прошел немного пешком до кофейни «Хатоу». «Хатоу», без окон, с темными деревянными полами и столами, длинной стойкой хиноки с сотнями изящных фарфоровых чашек и блюдец и десятками изысканно приготовленных видов кофе, была одним из моих регулярных прибежищ, когда я жил в Токио, по крайней мере настолько регулярным, насколько я мог себе позволить. Мне его не хватало.

Я вошел в дверь, порог которой располагался на уровне тротуара. Кассир отвесил низкий поклон, но так и не поднял глаз. Он продолжил наливать из серебряного чайника кипящую воду в голубую фарфоровую чашку, накрытую фильтром, наклонившись вбок так, чтобы чайник находился на уровне глаз, рука его при этом описывала в воздухе небольшие круги — так вода равномерно покрывала дно фильтра. Можно было подумать, будто он пишет картину или дирижирует оркестром. Наблюдать за таким отработанным годами мастерством — настоящее удовольствие, поэтому я не смог не остановиться.

Закончив, кассир поклонился и еще раз пригласил меня войти. Я ответил на поклон и направился в глубь кофейни. В гонце Г-образного зала повернул налево и увидел Гарри, сидящего за одним из трех последних столиков.

— Привет. — Он встал и протянул руку.

Я пожал ее.

— Рад, что ты нашел это местечко.

— Вы дали хорошие указания, — кивнул он.

Я посмотрел на стол — ничего, кроме стакана воды со льдом.

— А кофе?

— Я не знал, когда вы доберетесь сюда, а потому заказал две чашечки кофе под названием «Наир бленд». На приготовление уходит полчаса. Я прикинул, что вам должно понравиться, официантка говорит, что он исключительно крепкий.

— Так оно и есть. Только не уверен, что понравится тебе, — улыбнулся я.

— Люблю пробовать новое, — пожал он плечами.

Мы сели.

— Ну? Чем все закончилось? — спросил он.

Я достал бумажник Канезаки и отправил ему через стол.

— За тобой следили.

Гарри открыл бумажник и взглянул на карточку-удостоверение.

— О черт! — тихо пробормотал он. — ЦРУ?

Я кивнул в ответ.

— Но почему? Почему?

Я вкратце передал ему наш разговор с Канезаки.

— То есть получается, я интересую их только потому, что им интересны вы, — сказал он, когда я закончил свой рассказ.

— Похоже на то, — снова кивнул я.

— Интересно, а что они знают обо мне, кроме того, что я как-то связан с вами?

— Мне это неизвестно. Они могли провести перекрестную проверку через другие агентства и тогда узнали бы, что когда-то ты работал на АНБ. Но они не всегда аккуратны в работе.

— И все-таки они разыскали меня потому письму. Глупо было отправлять его.

— Здесь должно быть кое-что еще. Непохоже, чтобы одного письма было достаточно. Но у меня не оставалось времени на расспросы.