Сергей Донской - Битва президентов

Ему нравилось созерцать все это, он любил ощущать себя одним из вершителей мировых судеб. Тем более Астафьеву было неприятно сознавать, что однажды ему придется покинуть этот кабинет с президентским штандартом и спецсвязью. Он уже не представлял себя в иной должности, отлученным от компьютера, подключенного к ситуационному центру, куда стекалась вся информация о том, что происходило на планете, в ее недрах и в окружающем ее космосе. Скользнув взглядом по застекленным книжным шкафам, президент связался с референтом и произнес:

– Если я не ошибаюсь, то еще в прошлом месяце я распорядился убрать все книги, оставшиеся после Владлена Вадимовича, и заменить их другими.

– Но не сказали какими, – напомнил референт.

– Любыми. Подберите сами. Мне не нужны в кабинете чужие вещи.

– Будет исполнено, Анатолий Дмитриевич.

– Не сомневаюсь.

Встав из-за стола, Астафьев приблизился к окну, но не для того, чтобы полюбоваться видом на Горбатый мост, а для того, чтобы покормить обитателей заветного аквариума. Никому другому это делать не разрешалось. Астафьев обожал своих рыбок и даже тайком беседовал с ними. В одностороннем порядке. Рыбки не умели разговаривать, чем и нравились президенту.

Понаблюдав, как они мечутся в подсвеченной зеленоватой воде, Астафьев побарабанил пальцами по стеклу, прощаясь, вернулся в кресло и велел соединить его с Мирославом Корчиньским. Один из нескольких десятков переводчиков, круглосуточно дежурящих специально для подобных случаев, доложил о своей готовности приступить к работе.

– Приступайте, – разрешил Астафьев.

Трубку он держал в левой руке, а правую, сжатую в кулак, положил на стол, что позволяло ему чувствовать себя увереннее. Его покатые плечи тяжелоатлета были расправлены, шейные позвонки удерживали массивную курчавую голову в горделивом положении. Услышав ответ на другом конце провода, Анатолий Дмитриевич поздоровался:

– Доброе утро, господин Корчиньский. Надеюсь, вы не против моего неожиданного звонка? Я хотел бы переговорить с вами неофициально, по-свойски, как подобает добрым соседям.

– О чем вы хотите побеседовать, господин Астафьев? – осведомился Корчиньский настороженным тоном. – Я ведь пока не президент и уже не премьер-министр, так что даже не знаю, чем могу быть вам полезен.

Переводчик исправно перевел слова Корчиньского. Дождавшись, пока он умолкнет, Астафьев сказал:

– Для начала позвольте мне еще раз выразить свои глубочайшие соболезнования, Мирослав. Я, как и все граждане России, до сих пор потрясен страшной трагедией – гибелью вашего брата, его супруги и всех польских политиков, находившихся на борту самолета в тот злополучный день. – Произнеся эту дежурную фразу, Астафьев велел себе перейти на нормальный человеческий язык, однако инерция оказалась сильнее, и он продолжал в том же духе: – Не так давно мы вместе проводили поминальные мероприятия в Катыни, вместе скорбели по жертвам тоталитарных времен, вместе разделяли печаль и траур.

– Траур закончился, – проговорил Корчиньский, – а тоталитарные времена, похоже, продолжаются. Я имею в виду Россию.

Глядя на свой кулак, Астафьев покачал головой.

– Это преувеличение, Мирослав.

– Крушение «Ту-154» показало, что нет, Анатолий.

– Весь мир был свидетелем тому, как открыто и тщательно проводилось расследование всех обстоятельств трагедии. Мною были даны соответствующие указания всем правоохранительным органам России.

– Ага, – загадочно молвил Корчиньский, – соответствующие указания.

Это прозвучало как тонкий, но оскорбительный намек. Астафьев осознал, что переубедить этого упрямца будет еще труднее, чем он предполагал вначале. И все же бойцовский характер не позволил ему показать свою растерянность.

– Именно так, – подтвердил он, словно не заметив шпильки. – Кстати, польская сторона высказала полное удовлетворение ходом и результатами расследования.

– Но не я, – перешел в наступление Корчиньский.

– Как это понимать, Мирослав? – прикинулся удивленным Астафьев.

– Вы прекрасно знаете, как это понимать, Анатолий.

Далее можно было продолжать изображать непонимание, но это могло быть воспринято как трусость или коварство, поэтому Астафьев решил предпринять контрнаступление.

– Что ж, – заговорил он изменившимся тоном, – мне известно, какой фильм имеется в вашем распоряжении. Догадываюсь также, каким образом вы собираетесь им распорядиться. И звоню специально для того, чтобы убедить вас отказаться от этой затеи.

– Но почему? – воскликнул Корчиньский.

– Потому что вам продали фальшивку. Потому что видео не имеет никакого отношения к реальным событиям.

– С какой стати я должен вам верить?

– А вы отдайте видеозапись экспертам, – предложил Астафьев. – Уверен, что, проведя скрупулезные исследования, они выявят подделку.

– И это займет несколько недель, – произнес Корчиньский насмешливо. – Тем временем выборы завершатся, и я опоздаю на отходящий поезд. Нет, господин президент, позвольте мне самому решать, как поступить с принадлежащей мне вещью. Для начала я распространю копии фильма среди тележурналистов. Они запустят их в эфир, а потом уже пусть публика и эксперты оценивают, подлинную запись им показывают или нет.

Рука Астафьева, стиснутая в кулак, резко приподнялась и плавно опустилась обратно. Удара по столу не последовало, но костяшки пальцев побелели, словно на морозе. То, что предложил поляк, являлось наихудшим вариантом для России. Когда ролик начнут прокручивать по телевидению, взбудораженной публике будет не до официальных заявлений Кремля. Даже если западные специалисты усмотрят в фильме фальшивку, они придержат свое мнение при себе, а то и нагло соврут, радуясь возможности утопить Россию в болоте. Оправданий же России и аргументов в ее пользу никто попросту не услышит. Кому нужна правда, когда ложь позволит одержать сокрушительную победу на новом этапе холодной войны? А там и горячая, огненная, настоящая не за горами. Вопреки либеральным и христианским ценностям, лежачих бьют, еще как бьют. Сами же либералы и так называемые христиане.

– Мне кажется, – произнес Астафьев настолько мягко, насколько позволяло пересохшее горло, – что не стоит накалять страсти.

– Что? – сорвался на фальцет Корчиньский. – Страсти? Вы сказали, накалять страсти? И это после того, что произошло в вашей стране? После гибели десятков невинных поляков?

– Исходя из расшифровки черных ящиков, пилоты…

– К черту ящики! К черту пилотов! У меня на руках неопровержимое доказательство того, что это был не несчастный случай, а умышленное убийство. Массовое убийство. Такое же коварное и жестокое, как тогда в Катыни.