Сергей Зверев - Разборки дезертиров

Никогда не чувствовал себя военным человеком. Поэтому я не стал ковыряться на казенном складе, решив, что все необходимое соберу дома. Доставка – вертолетом, обратно, надеюсь, тоже, и в любом случае я не собирался отдаляться от дороги. В надменном молчании я собирал вещи, натягивал прочные носки. Извлек из комода «моряцкое» нательное белье, хранимое по принципу «А вдруг пригодится?», кожаные бутсы, штормовку с капюшоном, перчатки. Бросал в сумку сигареты, спички, нож, туалетные аксессуары, мазь от комаров, фонарик на всякий случай, какие-то галеты (откуда они в доме?), бутерброды с колбасой, сухое печенье. При этом я упорно игнорировал тень жены, висящую за спиной.

– Ты далеко? – нарушила Наталья тягостное молчание.

– В командировку.

Она не поверила – судя по тоскливому вздоху. А мне не хотелось говорить с ней, смотреть ей в глаза, убеждать в чем-то. И все же я покосился на отражение в буфете. На супруге в этот день был экономнейший из ее халатиков, пуговки расстегнуты, волосы до плеч, в глазах мольба и скорбь по утраченному. Явно хотела помириться. Но я не ссорился со своей женой. И секса с ней мне не хотелось уже несколько недель (хотя и не сказать, что страдаю импотенцией).

– Почему?..

– Работа требует, – я пожал плечами. – Пару суток буду отсутствовать наверняка, а там – по обстоятельствам. В буфете восемь тысяч; половину возьму с собой, остальными распоряжайся.

Она коснулась меня коленом.

– А как же я, Миша?..

– Как хочешь, – я резко повернулся. – Продолжи странствия по постелям. Найди себе самца повышенной пушистости. На Халиуллина больше не надейся – не придет. Но ничего, глядишь, еще один встретится… в смысле, попадется.

– Ты не хочешь поговорить, Миша? Мне не нужен никакой Халиуллин… – В ее огромных зеркальных глазах, которые мне жутко нравились в 99-м году, блестели слезы.

– Нет, – покачал я головой, – не хочу.

– Но вряд ли еще удастся…

– Конечно, – улыбнулся я. – Вчера было рано, завтра будет поздно, а сегодня не хочется. Неужели ты всерьез считаешь, что семейное гнездо будет держаться на моих рогах?

– Но это ты виноват! – выкрикнула Наталья, как всегда без плавного перехода.

– Только не сейчас, – поморщился я. – Оставим выяснение отношений на лучшие времена. Напомни, где живет твоя мама? В Мышкине? В Обосранске?

– В Минусинске, – вздрогнула Наталья.

– Точно, – согласился я, – был с утра такой город. Почему бы не навестить любимую маму? Поживешь у нее месячишко-другой, а из клуба можно и уволиться – все равно зарплату не платят. Пойми меня правильно, Наталья, – пресек я противоправное движение, – я вовсе не гоню тебя к чертовой матери. Но думаю, что… временное проживание у мамы пойдет нам обоим на пользу.

Она пыталась заступить дорогу, когда, взвалив на плечо тяжелую ношу, я шагал к двери. Обойти Наталью не составило труда. Пусто было на душе. И от слов ее, прозвучавших в спину, ничуть не полегчало:

– Я никуда не поеду, Миша. Я буду ждать тебя…

В этом городе было лишь одно лекарство от душевных ран. Проживало оно на улице Фабричной – в самом конце, где двухэтажные завалюхи плавно перетекали в частный сектор. Я миновал скрипучий мостик через ручеек. Постоял у калитки, рядом с грудой березовых поленьев, вошел на участок. Приятная зелень закрывала дворик от взглядов посторонних. Коты исполняли в крыжовнике истошную симфонию.

Я подтянул рюкзак, посмотрел по сторонам и постучался в дверь. Шикнул на поющих в крыжовнике.

– Кто? – спросили за дверью.

– Да так, – неопределенно сказал я, – некоторые несознательные товарищи.

Открыла женщина с большими удивленными глазами. Растерялась.

– Опять ты?

– Ага, – красиво улыбнулся я, – с точностью до миллиметра. Так и буду приходить – к началу рабочего дня, уходить – в конце рабочего дня. Только не говори, что у тебя мужчина.

– Не буду, – она отступила в сумрак сеней. – Нет у меня никого. Откуда? От сырости только ты у меня завелся…

Я вошел и поцеловал ее в губы. Потом сделал это еще раз, и еще много, много раз. Целовать эту женщину и заниматься с ней любовью доставляло мне большое наслаждение. И совесть при этом не роптала, поскольку изменял я жене со всеми мерами безопасности, не то что некоторые. А Валентина, к которой я захаживал, была всецело понимающей, не болтуньей и практически святой. Ухаживала за мужем, лежащим в районной больнице с опухолью мозга, трудилась в отделе кадров консервного заводика, по выходным ездила на кладбище – навещать могилку погибшего в трехлетнем возрасте сына. И никогда не плакала, невзирая на загубленную жизнь. А я завелся у нее действительно от сырости – в период майского половодья, когда Кучумовка разлилась, как море, многие организации отправляли людей на подмогу «утопленникам» – увозили людей, спасали вещи. Я заплыл на резиновой лодочке в какое-то подворье, а женщина с хорошим лицом помогала дальней родственнице кантовать телевизор на чердак…

Я зашел к ней на минуточку. До вертолетной площадки – четверть часа доброй рысью, такси по городу не ходят, ждать автобус замучаешься. Имелось во мне какое-то нехорошее предчувствие. Не конца, нет. Главные герои не умирают (или я не главный герой?). Но что-то обязательно случится.

– Ты, никак, в солдаты собрался, Мишаня… – шептала Валентина у меня на плече. – Тебя уволили из прокуратуры?.. Слушай, а ты не знаешь, почему мы на пороге топчемся?

– Времени мало, Валюша, – пожаловался я. – В командировку уезжаю, дезертира ловить. Ты же знаешь закон жизни: чем меньше шестерня, тем больше ей приходится вертеться…

– Нехорошо мне как-то, Мишаня… – Теплые руки поползли по моей шее, охватывая затылок. – Ты ушел сегодня утром, и мне нехорошо стало – о тебе весь день думала. Не ходил бы ты, Мишань, во солдаты, а?..

Рота автоматчиков топталась на месте, осваивая в час не более трехсот метров. Отрывисто звучали команды, матерились рядовые. Несложный математический расчет подсказывал, что для «освоения» полного протяжения трассы Марьяновск – Чебаркуль потребуется полтора месяца.

– Дьявол… – чертыхался капитан Хомченко, худощавый субъект с негнущимися волосами. – Не могли эти сволочи сбежать в сентябре, когда листва опадает и вся эта «зеленка» просматривается как решетка…

– Не могли, товарищ капитан, – ворчал молодой комвзвода лейтенант Гурьянов. – К осени дембельская блатота в могилу бы парней загнала. Это не наши ракетчики, хотя и наши не подарок. Но у нас, по крайней мере, судимых нет, а у «строителей» половина роты на зоне отбарабанила, порядки лагерные, служат, словно на киче чалятся, офицеры в роту заходить боятся, нормальных парней чморят, а военная прокуратура забила на этот геморрой и вообще не шевелится…