Владимир Король - Время тяжелых ботинок

Астрыкин знал, что именно под сорок процентов в месяц сейчас можно занять валюту у самых «добрых» питерских ростовщиков – моментально и любую сумму, поэтому утвердительно кивнул.

– А ты как мыслишь, Ильич? – обратился Кинжал к барыге.

Тот медленно растекался по чугунному ограждению, как холодец в обществе паяльной лампы.

– Молчание – знак отсутствия несогласия, – продолжал «переговоры» Кинжал.

– Но я не кровопийца, и волей, данной мне авторитетными людьми, уменьшаю процентную ставку ровно на…

Он вспомнил Толстого и сделал паузу.

Куда торопиться?

Нам ли, питерцам, бояться промозглых холодов!

В свете электрического фонаря краем глаза он уловил мелькнувшую надежду под дорогой шапкой барыги.

– Короче, процент я срезаю ровно в два раза.

Лазарь Ильич тут же подсобрался, чтобы в уме прикинуть, быть ему или не быть, – в рамках вновь образовавшихся стандартов.

– А с цифрами мы попросим разобраться профессионала, – Кинжал развернулся к другу, – кто же, как не господин Астрыкин, лично назовёт нам сейчас сумму долга.

Задача очень простая, Сократыч. Дано: тринадцать месяцев по пять тысяч долларов – с учётом ежемесячных кредитных в размере двадцати процентов. Первый месяц – беспроцентная фора, это подарок от меня, персонально. Не забудь, дружище, плюсовать проценты на проценты.

– Обижаешь математика, – подал голос Астрыкин.

Он никогда не пользовался калькулятором, в уме на спор перемножал четырёхзначные числа, практически не напрягаясь.

– В чью пользу округлять? – поинтересовался Дмитрий Сократович.

– Конечно, на карман уважаемого представителя славной российской торговли! – внёс методологическую коррекцию Кинжал.

– Результат – один миллион триста тысяч долларов.

Барыга не удивился. Он и сам примерно прикинул сумму, поэтому оспаривать подсчёты компаньона Кинжала не стал.

Он только глянул через ограждение канала вниз, на тонкий лёд и подумал, что уж лучше – туда…

– Вот и я об этом, – перехватил его взгляд Кинжал. И продолжил:

– «Я видел смерть – благодаренье Богу, омылся кровью – тоже не роптал». Вот такие стишата, наш дорогой Ильич. Но всё дело в том, что твоя смерть – неходовой товар, тухлый, никому не нужный, в том числе – мне. Поэтому предлагаю сделку: о процентах я забываю, а ты будешь делать то и так, как тебе скажу я, согласен?

Бедный Лазарь Ильич так энергично кивнул, что дорогая шапка чуть не слетела в канал.

Кинжалу даже показалось, что барыга утвердительно хрюкнул.

– Тогда слушай меня внимательно. В Подмосковье, на двадцать третьем километре Киевского шоссе, в деревне, продаётся новый коттедж – одна бизнесвумен разорилась.

Этот дом согласился купить господин Астрыкин. Но у моего компаньона возникли временные финансовые затруднения, поэтому оплатить эту сделку должен ты – что-то около сорока тысяч долларов, сущие пустяки. Удастся сбить цену – разница твоя. Как считаешь, это справедливо?

– Вполне, – уже повеселее выдавил барыга.

– Но это ещё не всё. По Старокаширскому шоссе есть деревня Шишкино, там продают другой дом, побольше и побогаче, стоит он тысяч шестьдесят, но опять – торг уместен, и снова – всё, что выторгуешь, тебе для украшения жизни. Его купишь на имя одной старушки, документы я представлю. Времени тебе на всё про всё – до Нового года. И до середины лета – ты свободен от ежемесячных десяти процентов в пользу «крыши». Как – успеешь?

– Управлюсь, Кинжал! – Ильич едва сдерживал распирающие его эмоции: «Ё… твою мать!!! Будем жить!!!»

Кинжал вёл базар, а Астрыкин то узнавал друга, то ловил себя на том, что это совершенно другой человек.

Как такое может быть? Кто и что с ним сделал?

– Теперь давай о приятном. Что там у тебя за проблемы с поставщиками морепродуктов?

О своей работе хозяин крупнейшего в Питере гастронома заговорил увереннее:

– У меня единственная в городе точка, где есть и красная, и чёрная икра проверенного качества – из Астрахани. После дефолта началась чехарда с ценами, поставки идут с перебоями, качество упало – хоть криком кричи.

– Кричать не будем, это неинтеллигентно. – Кинжал говорил сейчас, как преподаватель русской литературы в библиотечном техникуме. – Со следующей недели тебе будут поставлять икру и осетровых, и лососевых, рыбу, краба, кальмара – самолётом, прямо из Петропавловска-Камчатского. И твоему магазину хватит, и можешь мелкооптовую торговлю организовывать, я знаю, у тебя получится.

Ассортимент и график поставок согласуешь с тем, кто позвонит от меня. Новая жизнь начнётся, Ильич!

Это барыге понравилось. Он понял, что Кинжал может не только убивать, но и подарки делать, как Дед Мороз.

– Поговори о дешёвой рыбе, тот же человек тебя выведет на Мурманск, сейчас это хорошая позиция для потребительского рынка большого города. Не забудь заложить и его интерес. У них этой замороженной продукции навалом, получать будешь вагонами, а я позабочусь, чтобы хотя бы год ты в Питере оставался монополистом этой темы.

Когда от хороших новостей Ильич отмяк, Кинжал напомнил ему, что в этой жизни лучше не расслабляться:

– Три процента от оборота по всем этим поставкам будешь переводить на счёт господина Астрыкина, он укажет, на какой. Ты уловил – не от прибыли, а от оборота! Как думаешь, – это справедливо?

– Конечно-конечно, – тут же согласился Лазарь Ильич, понимая, что всё равно будет в огромном плюсе.

– О проекте с домами под Москвой должны знать три человека – я, ты и господин Астрыкин, усвоил?

– Могила! – клятвенно прохрипел барыга.

Люди Желвака по предложению Толстого распустили слух, что это Кинжал растворил в кислоте трёх подмосковных торговцев, которые отказались после дефолта платить «крыше», – коммерс с Невского был об этом наслышан.

Кинжал хлопнул его по мягкому меховому плечу:

– Смотри у меня, Ильич! Шаг вправо, шаг влево – растворю!

Барыга затряс головой, как клоун-стажёр, давая понять, что будет платить аккуратно и при этом молчать, словно эта чугунная опора для электрического освещения.

– А сейчас схоронись в машине и отсчитай мне на прощание из своего пакета десять «штук». Это – за то, что я специально приехал из другого города и потратил тут с тобой столько времени на морозе. Ног не чувствую, – видишь, ботинки летние. Как бы гангрена не случилась, отрежут мне конечности, – что мы тогда с тобой будем делать, а Ильич?

Торговец бегом пустился к своей «Вольво», и уже через секунды образовался вновь.

– Наезды были? – Кинжал небрежно сунул пачку долларов в карман меховой куртки.

– Три, – плаксивым голосом пожаловался коммерс, – чеченцы, наши местные и ещё какие-то, не помню.