Скотт Стоун - Песня волка

Из дома вышел один из вьетнамцев, зашел за ограду, и, встав на открытом месте, принялся мочиться на землю. Закончив, он вернулся в хижину, зато вышло двое других, они принялись собирать небольшие палочки, валявшиеся вокруг, Сара поняла, что они будут разводить костер. Незачем будить Дэйна, чтобы он убедился в том, что вьеты будут завтракать. Сара оставалась у окна, наблюдая за тем, как комми разводят костер, а затем что-то варят в жестяном котелке. Она видела, как во время трапезы они смеются и переговариваются, но и то, что оружие лежит поблизости. Они ели палочками и запивали из фляг. Закончив есть, вьеты сполоснули свои чашки из фляг, и один из солдат взял фляги и, отойдя к проходившему за домом арыку, набрал воды. Сара видела, что трое отправились обратно в дом, а четвертый остался сидеть на первой ступеньке лестницы. До Сары дошло, что остальные почивают, оставив всего одного часового.

Может быть, сказать об этом Дейну? Отвернувшись от окна, она хотела было дотронуться до пего, по увидела, что Дэйн не спит, а наблюдает из-за ее спины.

— Ты ведь должен был спать.

— Час прошел. Вполне достаточно.

— Видел?

— Да, — он лег на покрывало и потянулся. — Пока что делать нам нечего. До темноты действовать нельзя.

— Значит — будем ждать.

— Ага. Как-нибудь проведем время до темноты.

Сара подползла к нему поближе.

— У меня появилась одна идейка…

— Надо же, какое совпадение, — откликнулся Дэйн. — Надеюсь, что твоя смахивает па мою.

Сара принялась расстегивать рубашку.

— Не знаю, почему я его не бросала — видимо, таким образом мне пришлось бы признать собственную неправоту и свое поражение — и так просто потеряла тебя…

— Почему было не прийти, не найти, не поговорить, со мной?

— Я сомневалась в том, что тебе захочется меня видеть. Я столько о тебе слышала всякого. Все это правда?

— Может, и правда.

— Хотела спросить тебя об остальных, но…

— Таводи умер, Сара. Жаль, что тебе не удалось его узнать. Ему было около девяноста — или за девяносто. Мы никогда не знали точной даты. Он умер с достоинством. Сам выбрал время и место.

— Какая жалость, что я с ним не увиделась.

— Это был удивительный старик, самый лучший человек изо всех, кого я знал. Он научил меня всему, на всех уровнях и делал это мягко, ненавязчиво, так, будто я сам до всего доходил. Мы были так похожи. Мы разговаривали без слов. Это просто бесило Старлайт. Он фыркал, я кивал, тогда он поводил рукой, и я, точно зная, что именно он имел в виду, улыбался, — а Старлайт выходила из себя и принималась орать, что мы над ней издеваемся. А мы начинали смеяться, и под конец она тоже смеялась и говорила, чтобы мы отправлялись на рыбалку, в общем, убирались из дома, потому что она не в силах выносить эту непрекращающуюся болтовню.

— Мне очень хочется с ней познакомиться.

— Познакомишься.

— А что с Габриэлем и Биллом Эштоном?

— Габриэль пропал без вести. В Лаосе, Нго схватили во время налета на Патет Лао. Мы бились с подразделением, которое, как мы считали, захватило его в плен. Три дня схваток — и я приказал отходить. Мы слишком углубились на территорию Патет Лао и, таким образом, подвергали хмонгов опасности. Я отвел отряд. Габриэль на моем месте поступил бы точно так же.

— Так печально…

— Да. Жена Эштона — его бывшая жена — наложила на себя руки, и он совсем сломался после этого известия. Уехал в Англию, и больше мы о нем ничего не слышали.

— О…

— Бывает.

— Да, мы ведь хорошо это знаем, не так ли? Дэйн, у тебя появились какие-то чудовищные шрамы. На лице, спине и этот совершенно жуткий — на ноге.

— Порезался, когда брился.

— Не смешно. А страшно.

— Такая работа.

— И ты снова будешь ее выполнять? Интересный вопрос, не так ли?

— Очередное интервью? Тогда очередной ответ. Да, я снова буду ее выполнять. Теперь-то ты понимаешь, почему?

— Думаю, что да. У меня возникли в свое время проблемы с моральной стороной дела, но потом я поняла, что мораль — понятие растяжимое. Уитни Мэйсон врач, но я могу поставить его мораль под сомнение — причем, иначе, чем я делала это с тобой. Мне кажется, меня волновал твой род занятий, но никак не профессиональная этика.

— Очень рад тому, что ты все ближе и ближе подбираешься к сущности дела. Пойми, Сара, я никогда не был чудовищем.

— Но зато сам выбирал конфликты и сам их решал. В этом было нечто…

— Просто не терплю дерьма. Ни от кого.

— А что стало со стихами?

— Иногда я все еще пишу их — в своем сердце. Я создаю их — и забываю. Это избавляет меня от критики.

— Истинный художник.

— Сара, я самый счастливый человек па свете. Всегда знал, кто я и что я, — никаких проблем и кризисов в личностном плане. Этому меня обучил Таводи. Я отлично выполняю то, что умею, наслаждаюсь жизнью, а теперь, после того, как ты вернулась, жизнь станет еще прекраснее, и я никогда и ни на что ее не променяю.

— Знаешь, Дэйн, я поняла тебя. Наконец-то.

— Очень хорошо, потому что меня утомил этот разговор.

— Может быть, хочешь немного поспать?

— Нет. Я голоден, как черт. Может, чего-нибудь съедим?

— С удовольствием.

— Тогда вот тебе меню: как только выберемся отсюда — повезу тебя в Париж. Накуплю тебе эскарго столько, чтобы тебе их и за два часа было не умять, а затем — э-э, дай подумать — суиссо де шевуруиль, салат, французский деревенский хлеб, муссе, о пом а ля Шантилльи. А пить, я думаю, будем Брюэлли.

— Надо же, вы посмотрите, из Теннесси, да прямо в князи.

— Не стоит недооценивать горных мужчин, дорогуша.

— А ты всегда угощал своих женщин такими изысками?

— Ревнуешь?

— Нет.

— Мы просто потеряли с тобой уйму времени, Сара.

— Надеюсь, теперь с этим покончено.

— Едва за полдень. Нам еще ждать и ждать.

— Уверен, что не хочешь соснуть?

— Уверен. Есть какие-нибудь предложения?

— Да. Да.

Дэйн, не поворачиваясь к окну, вложил нож в ножны. Под ним второй взвод вьетнамцев стоял посередине улицы, пока первые четверо солдат уходили из деревни. Подразделение, занявшее их место, было точным повторением первого — молодые, подтянутые, закаленные в боях. Первое, что они сделали — разведали местность, не заходя в дома, а попросту запоминая расположение и отдаленность заброшенных полей. Это продолжалось всего несколько минут, и после рекогносцировки подразделение заняло тот самый дом, в котором часовали первые часовые.

Дэйн постарался рассмотреть их оружие. Издалека казалось, что все они носят советские АК-47 и, по-видимому, этим оружием вооружен весь вьетнамский взвод. У одного из подразделения на боку висела кобура с пистолетом, у остальных — ножи или небольшие стальные мачете. Одеяла были завернуты в гамаки, а на поясах болтались мешочки с — как это было известно Дэйну — рисовым рационом. Он не заметил ни гранат, ни гранатометов, но достоверно ничего пока сказать об этом не мог. Он отвернулся от окна.