Юрий Гаврюченков - Золото шаманов

Не знаю, в чём была моя ошибка: то ли выскочил пригнувшись, то ли чересчур суетливо, однако едоки картофеля, пресытившиеся своей пресной диетой, решили подзакусить моим мозгом. По рассеянности я оказался на одной ступеньке эскалатора с пьяной женщиной, чья красота была сравнима лишь с красотой её наряда.

– Вы коренной петербуржец?

Она была одета в заношенный джинсовый костюм и лицо имела тоже изрядно потасканное, нуждающееся как минимум в стирке.

– Хуле надо? – максимально вежливо, насколько было возможно в данной ситуации, осведомился я.

– Вы коренной петербуржец?

– Почти год уже.

– Так коренной?

– Пристяжной, – вздохнул я.

– Чем занимаетесь? – проигнорировав несущественный для затравки разговора ответ, продолжила беседу несвежая мадам.

– Груши околачиваю.

– Получается?

– Более или менее.

– Вы не хотите со мной говорить?

– Даже не знаю, что сказать тебе по этому поводу, – я начал терять терпение.

– Я знаю, ничего не говори! – озлилась синяя дама и тут же перешла к делу: – У тебя есть деньги на массаж?

– Мне твой массаж, в общем-то, сегодня не нужен, и завтра не понадобится, – брезгливо ответил я.

– Так мы гуляем?

– Только сами по себе.

– Чё, денег нет совсем?

– Я не настолько скучно живу, чтобы заниматься благотворительностью, – ответил я.

– Ты гад, ты пидарас! Ты ненавидишь! Ненавидишь меня! Ненавидишь! – очевидно, между задницей, где у синьоры находился мозг, и ртом, в котором находился язык, произошло короткое замыкание.

На нас косились соседние пассажиры.

– Вот манда… тная комиссия, – пробормотал я.

Мы синхронно сошли с эскалатора и покинули станцию.

– Ты чё, мужчина, слышь, ты ебанись! – продолжала без умолку отравлять воздух помятая сука, поскольку я оказался одним из немногих доступных для неё развлечений.

Я резко остановился, алкашка по инерции сделала шаг и развернулась в мою сторону.

– Ты вот что, держи язык за зубами, пока у тебя есть зубы… и язык, – добавил я, подумав.

– Ты теперь с говном не смешаешь меня! – скороговоркой заявила мадам. – Нечего меня с говном смешивать! – и громко заругалась самыми паскудными словами.

С чужой глупостью гуманными методами бороться было невозможно.

Я повернул голову вправо, влево. Пассажиры, с которыми мы ехали, прошли, и на нас никто не смотрел. Разве что продавщица в пивном киоске, но ей ещё работать. Убедившись в отсутствии наблюдателей и ментов, я резко хлопнул ладонями по ушам пьяной дуры.

От пронзительной боли женщина взвизгнула. Скрючилась, держась за голову, и с мощной вонью обоссалась. Я стремительно сквозанул к светофору, радуясь, как технично получилось. Если бы стали опрашивать свидетелей, никто не смог бы рассказать, что произошло.

По ту сторону Политехнической улицы простирались неосвещённые дворы, и я нырнул в спасительную тьму.

«Неужели я так беззащитно выгляжу, что любая ханыжка отваживается на меня напасть?» – всплыла запоздалая догадка.

Сзади послышался стук дешёвых копыт.

Меня не пугали спившиеся люди в возрасте от восемнадцати до сорока лет с повадками подростков, нашедшие своё место в жизни на самом дне. Для встречи с ними у меня было всё, что только может потребоваться в тёмном переулке: зажигалка, часы, деньги, нож, пистолет и чудо-фонарь.

Возможно, то были просто бегуны. Мало ли куда они торопятся? Например, в гости опаздывают.

– Стоять!

Бегуны были всё же по мою душу.

– Стоять, я сказал!

Их было двое. Я развернулся и они с разбегу налетели на меня, рванули за плечо.

– Ты чё женщину бьёшь?! – кричавший не почувствовал, как заточенный острее бритвы Сучий нож влетел в его тело по самую рукоятку.

Когда я выдернул клинок и воздух вошёл в рану, синий рыцарь резко смолк, разжал пальцы. Я рывком освободился и пырнул второго защитника женской чести. В темноте ножа совершенно не было видно. Клинок на удивление мягко утонул в груди, наверное, попал между рёбер.

Я вырвал нож и отпрыгнул. Гопник схватился за грудь, его приятель согнулся и застыл, покачиваясь.

– Что, понтанулись, полудурки?

– «Скорую»… вызывай, – прохрипел хулиган, в его сообразительности чувствовался опыт уличных битв. Судя по голосу, ему было примерно лет тридцать.

– Сам вызывай, – я был занят тем, что протирал клинок носовым платком. Скомкал и убрал грязный платок в карман, а Сучий нож пристроил за ремнём.

– Бля… – выдохнул гопник и без сил повалился на асфальт.

Раненый в живот налётчик покачивался рядом, затаив дыхание от боли.

– Вот же, два долбоёба, – прокомментировал я и спросил: – Мобильник есть?

– Ессь, – прошипел согнутый.

Шпана обычно таскает сотовые телефоны на поясе. Чехол я нашёл сразу. Достал и раскрыл засаленную раскладушку. Звонить по 03 со своего было крайне неразумно.

– На улице Шателена двое раненых с проникающими полостными ранениями, – проинформировал я диспетчершу. – Одно колотое в грудь, одно в брюшную полость. Приезжайте скорее, пожалуйста, пока они не издохли, если вам не трудно, конечно. Оба за универмагом в темноте лежат.

– Вызов принят, – ответил прокуренный женский голос и глупых вопросов не задавал.

– Спасибо, – вежливо сказал я, сложил трубку и сунул за пазуху. Мои пальцы числились в дактилоскопической базе данных ГУВД, и не имело смысла упрощать работу органам следствия.

Я поторопился смыться с Шателена. Перебежал улицу Курчатова и укрылся в темноте помоечных дворов родного квартала. Я нырнул в ночь, как в тёплую реку. На своей земле было покойно и безопасно. Фонари почему-то не горели, однако борьба за экономию электроэнергии меня вполне устраивала. Лучше остаться невидимым для милицейского экипажа, а фары патрульной машины я замечу издалека и успею скрыться. Больше всего мне сейчас хотелось забиться домой, под крышу, не зажигая свет, залезть в постель и уснуть, оставив в прошлом сегодняшние кошмары. А завтра будет новый день!

Я скользил по неосвещённым тропинкам, как призрак. Возле маминого дома появилась мысль не испытывать судьбу, но так не хотелось врать, где Маринка и почему заявился один, что я пошёл к себе. Кроме того, было интересно, караулят меня патриоты или оставили в покое. Я обогнул дом с тыльной стороны, куда выходили окна моей квартиры, рассмотрел их на предмет отблесков свечи, фонарика или телевизора, не найдя, осторожно прокрался вдоль стены и завернул под арку. Сбавил ход и принялся вдумчиво изучать припаркованные автомобили. Во тьме было решительно невозможно различить сидящих внутри наблюдателей, даже если б они там были. Никто не прикуривал, не затягивался сигаретой, не болтал по сверкающему как новогодняя ёлка мобильнику и не включал подсветку часов. Машины оставались темны. В каждой из них могло скрываться по пять головорезов, а могло вообще никого не быть. Проверить это можно было только на практике. Практика – критерий истины, как учили нас в Университете. Лечь в тёплую постельку хотелось так сильно, что я признал справедливость марксистско-ленинской теории, переложил ТТ в левый карман куртки, в правом сжал светошоковый фонарь и, не колеблясь более ни секунды, направился к стоящим у парадной автомобилям. Если засада и была, то только там. Нападение – лучший способ защиты!