Игорь Бурлаков - Столичный миф

Леха встал, собираясь перемолвиться с Васей. И тут вспомнил… Леха вспомнил, что своего самого важного гостя он в список-то и не внес. Сразу протрезвел. Рысцой бросился к лестнице.

Напротив входа в холле стоял приземистый седой мужик в синем костюме. С широких плеч пиджак свисал, туго обхватывая бедра — модный силуэт. Из-под складки брюк внизу выглядывали остроносые башмаки, набранные из трех оттенков черной кожи. Зычный бас заливал зал:

— Да на х… мне твой список. А ну-ка позови-ка мне менеджера. Да я вас тут всех завтра уволю.

— Добрый вечер, дядя Георгий!

Дядя молча сгреб племянника, по-родственному отвесив чувствительный шлепок по спине:

— Ну, где твоя невеста? Идем, показывай! — И они отправились вверх.

Леха толкнул от себя дверь — и замер. Зал оказался пустым. Недоуменно оглянулся вокруг. А, черт, там стены зеленые, а здесь синие. Не тот зал.

Следующая дверь. Когда глаза привыкли к полумраку, Леха увидел шесть пар печальных, немигающих черных глаз, в упор рассматривающих пришельцев. На краю стола — граненый стакан, покрытый куском черного хлеба. Один кавказец наклонился к соседу, что-то сказал на ухо.

Третья дверь. Стойка бара и четыре столика. Сонная девица с чашкой кофе у окна.

Леха вздохнул:

— Ладно, давай пропустим по одной, а там, может, дальше пойдем искать.

Дядя Георгий кивнул.

Алексей Георгиевич до, во время и после войны слыл на Москве большим спецом по мощным прессам. Его хорошо знали на «Серпе», в те времена освещавшим жерлами своих домн ночные окрестности. Теперь сталь там не льют, не вымешивают броню механическим кулаком и на усыпанном металлическими костями сонном пустыре к югу от заводской ТЭЦ без дела ржавеет пятиэтажный динозавр-пресс. Цех вокруг него разобрали, а его трогать не стали, побоялись косящего по сторонам великана; это первая большая машина, собранная командой Алексея Георгиевича.

И под парящим в облаках зеленым заревом ночной плавки на «Шарике» Алексей Георгиевич был своим. «Буф, буф, буф» — почти как сердце стучали его пресса, и в такт им, ахая хрусталем, подмахивала громадная люстра в заводском клубе за забором.

Старики с военных заводов помнят его до сих пор. Суров был мужик, молчалив и крут. Как огненный бог Перун, что под утро приходил в его сны. Уж как они там столковались, не знал никто, но только с горячим металлом Алексей Георгиевич мог делать все.

Вот такой у Лехи был дед, а у дяди Георгия — отец. Не только легенда осталась в семье. Удивительно, до чего один человек может определить жизнь целого клана. Чаще всего Леха понимал себя как звено в цепи.

— Поругался я с невестой.

— Иван сказал, она девчонка покладистая.

— Вышло так.

— Что ж, я один из всей родни ее не видел?

Леха пожал плечами:

— Я все улажу.

Никогда и никто чужой не сможет причинить тебе такую боль, как ты сам. Не сами по себе неприятности огорчают людей, а осознание того, насколько же эти неприятности закономерны. Что-то в этом роде думал Леха, протирая зачем-то салфеткой рюмку.

Дядя Георгий видел Лехину печаль и оттого хотел Леху утешить. Да вот беда, явился он без подарка.

Эту привычку знала за ним вся родня. Георгий не был скуп. Он просто по службе давал и брал взятки. Оценивал посетителя влет; так таксер, еще не затормозив и не распахнув дверь, уже знает, сколько можно с клиента получить и стоит с ним связываться вообще. Георгий расценивал полученные доходы как оборотный капитал. На другие взятки. Но он давал, только когда деваться было некуда, много раз просчитывая соответствие размера персоне.

Оттого Георгий разлюбил подарки. Штамп «Годен», клеймо изгоя или оттиск профиля с залысиной — профессия на нас всех накладывает отпечаток.

Но он сидел и печалился вместе с племянником, до тех пор пока не заметил, что тоска серым флером совсем укутала мир, четырехугольная бутылка «Столичной» опустела наполовину, а Леха вконец окосел. Это хорошо: завтра грусть выйдет вместе с похмельем.

— Э, брат, да ты, я вижу, притомился… — и повел Леху вниз.

Скользя меж тем, острых и скользких, пьяных и застольных, общество, нимало не озаботясь исчезновением Лехи, плавно переходило к фазе расползания по домам.

И, оказавшись с дядей Георгием перед входом в клуб, Леха увидел прикуривающего у охранника Антона. Рядом стоял Андрей, Лехин дачный сосед.

Поздоровавшись, порадовавшись, что не перепутали его отчество, дядя Георгий оценил их состояние как достаточное; подошел к длинной машине, открыл переднюю дверь и дал команду своему водиле развезти их по домам. Нагнулся через сиденье, снял трубку. Повернулся к капоту спиной.

— Да, через полчаса буду. Да чего его звать, он тут по делу отошел. — Леха обнимался с чьей-то женой. — Лех, Лех, Людмила тебя с днем рожденья поздравляет. Да, да, скоро буду… Да.

Дождавшись, пока Антон с Андреем загрузят Леху в машину, Георгий Алексеевич перепрыгнул лужу и отправился домой пешком. Идти ему было двадцать минут, и эту прогулку он честно заслужил.

Много месяцев подряд он видел только черный асфальт. Вечно в Москве зимой под ногами что-то хлюпает. Лед и сугробы — не разгуляешься. А весной пустота сухих улиц радует глаз. И в октябре есть погожие дни, когда вслед листопаду вдруг выходит солнце и ветки застывают напоказ — как хрупкие мулатки, что дают в «Ландыше» стриптиз по ночам. Но нас не обманешь: годичный путь солнца, эклиптика, весной тени кладет не там, где в октябре. «Пятьдесят лет» — лет, не зим, писал в посольских анкетах дядя Георгий. Май полон миллионом надежд на самое теплое лето. Лето с миром и зеленой листвой.

Десять минут потребовалось, чтобы Леха с удивлением увидел свой дом на другой стороне переулка. Помотал головой: однако… Первым вылез Антон. С трудом вытащил наружу Леху. Потом выбрался Андрей. Придерживая Леху с обеих сторон, подтащили его к подъезду. Андрей подумал, потом на крошечной панельке слева медленно набрал «СП-132». Замок послушно щелкнул, но упругий досылатель не пожелал им показать всю ширь своей натуры. Опять его, беднягу, заклинило. Боком, им пришлось протискиваться боком. Вторая дверь — заперто.

— 532. — Ожил Леха. — Да я здесь сам доберусь.

Лестница, поворот, вдохнули, выдохнули, еще пролет — ох и высокие же этажи строили раньше, в хрущобе это был бы уже третий. А то и четвертый.

Сперва они хотели бросить Леху у двери. Но Антон вспомнил, как вот его так же как-то притащили домой, а он потом полчаса пытался вставить в замочную скважину ключи от машины.

— Давай ключ. — Прислоненный спиной к двери Леха, глубокомысленно посерьезнев, принялся обшаривать карманы.

В квартире Леха расслабился. Он еще стоял вначале, потом рухнул на пуфик. Пол дрогнул. Антон ждал, что в стороны брызнет щепа — но, наверное, внутри пуфик был железный.