Иван Сербин - Скальп врага

Часы, проецирующие циферблат на потолок, поставил в квартире Дима. Лежа, надо признаться, смотреть было удобно, но сидя… шею можно сломать. Впрочем, при наличии радиотелефона, — тоже Димино приобретение, — разговаривать сидя почти не приходилось.

— Екатерина Михайловна? Это Самохин, — услышала Катя голос дежурного по ГУВД. — Тут у нас происшествие…

— Так поднимай опергруппу. Чего ты мне-то звонишь?

— Лемехов заезжал, сказал, чтобы я вас обязательно вызвал.

Дежурный не то чтобы смущался, но явно чувствовал себя неловко. Поднял человека среди ночи. Если случилось что-то действительно серьезное, то опергруппа уже выехала на место происшествия и звонить Кате, в сущности, не было необходимости.

— Понятно. Что хоть случилось-то?

— В половине второго ночи стрельба была в „Палермо“.

Сон как рукой сняло. Стрельба в Цыганском поселке — не просто экстраординарное происшествие. Это уже из ряда вон. Цыгане торговали наркотой и потому всеми силами старались избегать внимания правоохранительных органов. Все конфликты, включая поножовщину, решали силами своих „баронов“. Райончик, что и говорить, криминогенный, но до стрельбы пока не доходило. Столько нового за день свалилось… Сперва фээсбэшник этот, теперь цыгане. В свете же беседы с Америдзе происшествие выглядело и вовсе мрачно.

— Во сколько поступил звонок?

— Без десяти три. Жильцы соседних домов позвонили. Проснулись от выстрелов, увидели, что что-то горит, вызвали наших и пожарников. Местные, из отделения, подъехали, но там цыгане улицу перекрыли — не подъехать. Все орут, галдят, руками размахивают. Прям митинг. Пришлось разгонять. — Костя вздохнул: — В общем, пока то, пока се, пожарникам работы почти и не осталось. Сгорело все на фиг. Дом, машина, сарай. Похоже, пара трупов там.

— Костя, „похоже“ или „пара трупов“? — раздраженно спросила Катя. — Ты, будь добр, излагай конкретнее.

— Ребята из ППС сообщили: два тела.

— Понятно. Оцепление выставили?

— Конечно, сразу. Эксперты выехали. Кинолог с собакой. От ваших — Панкратов.

— Это я знаю. А от прокуратурских кто? — спросила Катя, поднимаясь и направляясь в ванную.

— Гринев.

— Понятно. — Катя, как и большинство оперов, Гриню недолюбливала. — Я буду… — Она прикинула, как быстро сможет добраться до Цыганского поселка. — …Минут через двадцать.

— Хорошо. Связаться с опергруппой, доложить?

— Свяжись, Костя, свяжись, — согласилась Катя.

Она отключила трубку, положила на полочку в прихожей. Умылась, почистила зубы. Натянула джинсы, рубашку, любимую замшевую курточку. В прихожей привычно отыскала „боевые“ кроссовки. Во-первых, полночи на ногах — не шутка. Во-вторых, в Цыганском поселке лужи размером с Мировой океан. Сапоги жалко. Вроде бы теперь и семейный бюджет позволяет не дрожать над каждой царапиной на обуви, ан нет. Старые привычки оказались удивительно живучи. Ну и, в-третьих, любила Катя эти кроссовочки, давным-давно купленные. „Адидасы“, временем разбитые, послужившие, но надежные.

Уже на выходе черкнула записку Настене, на случай, если та проснется. И тут же пожалела, что Дима остался в Москве. У дочери была потрясающая особенность просыпаться, когда Катя уходила из дома. Чувствовала, что ли?

Спустилась к подъезду, забралась за руль новенькой „семерки“ — Дима настоял на покупке: „Мне нужна живая жена, а не еженедельные посещения кладбища“. Хорошо хоть „Жигули“ взяли, не иномарку. Нет, в управлении и иномарку „приняли“ бы — тем более что немалая часть сотрудников каталась хотя и на подержанных, но все-таки импортных авто, — но кости перемывали бы долго и с удовольствием. Народ такой. Как сейчас модно говорить — менталитет.

А Катю и ее прежняя раздрызганная „копеечка“ устраивала. Хотя „семерка“ была лучше, что говорить. Заводилась с полоборота и бегала ровно. Не дребезжала, не стучала, не хрюкала.

Через полчаса она подъезжала к Цыганскому поселку. Издалека возникало ощущение, что нынче народный праздник. Радостно плясали в ночном небе отблески маячков, окна домов окрест были залиты светом. Единственное „но“ — из глубины поселка к редким облакам тянулся чахлый столбик могильно-черного дыма. На подъезде стояла машина ППС — видавший виды „уазик“. Покуривал, опершись о капот, хмурый, невыспавшийся сержант. Автомат картинно болтался на груди, взгляд мрачно-размазанный. Заметив „семерку“, сержант отправил щелчком окурок в кювет, отлепился от капота, махнул рукой: стоять, мол. Катя послушно остановила машину, опустила стекло, показала удостоверение.

— Доброй ночи, — сказала она.

— Здравь желаю, т’арищ капитан, — кивнул автоматчик без особого энтузиазма.

— Как обстановка?

— Как в сказке. Чем дальше, тем страшнее, — сержант вздохнул. В тягость было ему ночное бдение. Он бы с куда большим удовольствием покемарил сейчас в отделении. — Собралось цыганье, орут по-своему, руками машут, ни бельмеса не разобрать. — Он подумал пару секунд и добавил: — Дом вот горит. Скоро совсем сгорит. Подчистую.

— Понятно. Кроме опергруппы и пожарных, есть кто?

— Все начальство приехало. И ваше, и наше. Прямо горсовещание.

— Ясно. Как подьехать-то туда лучше?

— По главной поезжайте, — сержант махнул рукой, указывая нужное направление. — И держитесь слева, поближе к обочине. Только осторожнее. Там прямо за травой — дренажка. Завязнете — придется до утра сидеть, бульдозера ждать.

— Поняла, спасибо.

— И езжайте помедленнее, — напутствовал автоматчик.

— Что так?

— Да там народу, как в пивной.

Катя оценила предупреждение сержанта, когда ее „семерка“ вползла на главную улицу поселка. Повсюду были люди. Стояли у заборов, переговаривались, расхаживали прямо по дороге. Бегала чумазая малышня, словно и не ночь стояла на дворе, а середина дня. То и дело приходилось останавливаться и жать на клаксон. Катя чертыхалась сквозь зубы, ловила на себе настороженные взгляды местных. Здесь не верили пришлым, полагаясь только на своих.

Метрах в ста впереди допотопными зверями стояли две пожарки, неловко кренясь набок. От них ко двору тянулись серые змеи пожарных рукавов. Били в воздух водяные струи, ловя отсветы угасающего пламени. Дальше по дороге — штук пять милицейских „Жигулей“ и „УАЗов“, оперативный „РАФ“, две „Волги“ и пара „тру-повозок“. Милицейский кордон в лице четырех бравых молодцев перекрыл улицу. Катя припарковала „семерку“ метрах в пяти от пожарок, выбралась из салона, поставила машину на сигнализацию. Тут же вокруг „семерки“ начали кучковаться подростки, поглядывали с интересом, далеким от платонического. Один, самый шустрый, даже попытался рассмотреть „начинку“ Катиного „жигуля“, почти прижавшись к стеклу лицом и сложив ладони домиком.