Алла Репина - Девушка с прошлым

После нескольких таких стычек обе окончательно поставили крест на задушевных разговорах.

Назойливая жертвенность матери была самой ужасной чертой ее характера. Поэтому, когда после летних каникул перед седьмым классом Анна Леопольдовна со значением сообщила своей дочери о каком-то очень порядочном человеке, особо отчетливо выговаривая слово “очень”, Марина испытала небывалое облегчение: наконец-то мать перестанет врать и изображать из себя нечто исключительное. Наконец она нашла кого-то, достойного своей высокой нравственности.

Мать, смущаясь – что было просто невероятно! добавила, что Станислав Трофимович работает военруком в их школе (Марину она из педагогических соображений в свою школу не отдала), но вообще-то у него, только что вышедшего в отставку из неких органов, есть шансы на другие перспективы, и он их непременно реализует.

В назначенный день Станислав Трофимович заявился знакомиться с дочерью невесты. В квартиру вошел полноватый сорокалетний дядька с висячими усами не совсем симметричной длины и маленькой, какой-то плюшевой головой, складчатой на затылке. Примечательной особенностью этой головы было то, что она вращалась едва ли не вокруг своей оси, оставляя при этом совершенно неподвижной шею. К разочарованию Марины, весь вид жениха свидетельствовал не столько о его гениальности, сколько о железном медицинском алиби, так определила она для себя. Выгнув грудь и втянув живот, жених с заблестевшими глазами стал озирать свой будущий дом.

Марина невольно фыркнула, представив, как стоит такое чучело посреди класса. Можно догадаться, что говорят по поводу матери и военрука в их школе. Ей уже насплетничали знакомые девчонки. Кличка у этого военрука – “Трофей”. Станислав Трофимович недовольно посмотрел на смешливую девчонку.

Сели за стол. За праздничным столом жених навел тоску на Маришу. Ел, склонясь над тарелкой и озираясь по сторонам – торопливо, роняя крошки изо рта.

– Армейская привычка, – радостно доложил он, отодвигая пустую тарелку в сторону. – Сметаю все варево в две минуты.

– Угу, – прокомментировала Марина: то-то мать старалась со своими вычурными деликатесами, рецепты которых накануне вызнавала по телефону у семейных подруг-учительниц.

Распаренный едой, Станислав Трофимович откинулся на стуле. Закатал рукава рубашки – вместе с желтоватым, плохо простиранным нижним бельем. Марина едва не прыснула: гость был безупречен в своем казарменном стиле. Фуражка, положенная рядом на пустой стул, портфель в ногах, белье с начесом в теплый день бабьего лета – блеск! “Прямо-таки человек в армейском футляре”, – сказала она про себя, довольная словесной находкой. Марина, как и многие старательные девочки ее возраста, вела дневник, в который заносила все свои остроты и наблюдения. Через пару лет этот дневник, как и тому положено, был сожжен, о чем после, став взрослой, Марина несказанно жалела…

Расположение падчерицы Станислав Трофимович пытался завоевывать веселыми историями из курсантской юности во Львовском военно-политическом училище. Истории получались долгими, с обильным перечислением имен и нынешних званий сокурсников. Порой Станислав Трофимович переходил на рассказы о своем босоногом детстве, и все они были связаны с набегами на колхозные бахчи или на сады соседей. Детские воспоминания мужа заставляли страдать Анну Леопольдовну, и вскоре они попали под суровый запрет. Выпив, Станислав Трофимович впадал в рассуждения о славном казацком прошлом своей семьи. Но и этот аспект также не находил отклика в душе Анны Леопольдовны – польки, гордой происхождением из какой-то якобы знатной семьи города Лемберга, то есть Львова. Марине, конечно, тоже были милы те воспоминания о старом Лемберге, которые она в далеком детстве слышала от своей бабушки, но все это была такая давняя история, что семейные дебаты об украинско-польских раздорах и обидах казались ей вздорными и скучными.

У Станислава Трофимовича были “понятия” – свои представления о семейной жизни. Поэтому вскоре в их доме установился неистребимый тяжелый запах украинского борща с пережаренным салом. Впрочем, это можно было пережить, как и казарменные экскурсы в прошлое. Невыносимыми были три вещи: скрип кровати в спальне молодоженов, линялые кальсонные рубахи, в которых Станислав Трофимович по вечерам усаживался хлебать свой борщ с рюмкой водки, и тот тяжелый взгляд, которым отчим разглядывал Марину. К двенадцати годам Марина выглядела далеко уже не хрупкой девчушкой…

Выпив, Станислав Трофимович, обычно нудный и пресный, резко оживлялся, начинал что-то быстро рассказывать, но, не докончив фразы, тут же перескакивал на другую тему. Веселье сменялось раздражительностью, и они вместе с Анной Леопольдовной принимались перебирать какие-то конфликты с завучем и директором. Марина, кажется, начинала понимать, что же объединило простецкого военрука и ее высокодуховную мать. Повышенная требовательность и критичность Анны Леопольдовны нашли, наконец, благодарный отклик.

Чтобы сделать приятное матери и поднять авторитет тусклого Станислава Трофимовича, Марина согласилась ходить на его занятия по стрельбе, которые он вел в одном из львовских спортклубов. Все удивлялись тому, каких быстрых результатов удалось ей достичь. Ее хвалили за педантизм, за крепкую руку. Через пару лет она вышла в мастера спорта.

У нее была семья… Через год молодожены обзавелись крепышом Петенькой – славным мальчуганом, которого Марина любила больше его собственной матери. Слишком ответственная и серьезная Анна Леопольдовна не сумела, как с некоторым изумлением убедилась Марина, насладиться радостью этого позднего материнства. На первом месте для нее были режим и порядок. Она с железным хладнокровием выдерживала положенные часы кормления малыша – ни минутой позже или раньше, пока тот надрывался от крика в своей колыбельке. Мать и отец были для Петруши суровыми педагогами, а сестра была доброй и ласковой нянюшкой. Похоже, только одна Марина в этом доме и наслаждалась его гуканьем, его смехом. Марина гуляла с Петенькой, рассказывала ему по вечерам сказки, без которых он не мог заснуть. Постепенно эта любовь малыша к Марине стала даже раздражать Станислава Трофимовича, он явно ревновал своего сына к падчерице, так что обстановочка в доме была еще какой напряженной.

Но все-таки у нее была семья – до поры до времени. До летних спортивных сборов после десятого класса. Через неделю после того, как они уехали на сборы, Станислава Трофимовича вдруг вызвали в город: мать попала в больницу, но звонила почему-то не она сама, а врач. В лагерь он вернулся только к вечеру следующего дня – осунувшийся, с черными кругами под глазами: