Илья Рясной - Ловушка для олигарха

— А чего мы не знаем? — он заерзал.

— План поэтажный. Двадцать седьмой дом. Только не говорите, что он утерян.

— Как утерян? Все на месте.

Вокруг меня забегали какие-то тусклые женщины, заваливая меня бумагами.

Я вытурил директорствующего азера из его кабинета и расстелил на столе поэтажный план. Снял его на видеокамеру. Инженер жил в трехкомнатной квартире улучшенной планировки. Там действительно была прописана некая Катунина — одинокая, бездетная, пятидесяти годов. Больше там никого не было. Могло быть, что он снимал квартиру, но тогда никто не стал бы перегонять телефонный номер в базу «ноль». Скорее всего, эта Катунина — лицо подставное. Кто-то не заинтересован, чтобы Инженер фигурировал в каких бы то ни было документах.

К дому я вернулся, когда уже стемнело, без труда нашел окна квартиры Инженера. Они были пусты. Я прицелился в них из лазерного считывателя. Слушал минут пятнадцать, и за это время ни намека хоть на чье-то присутствие.

Похоже, он ночевал где-то в другом месте. Нетрудно представить в каком. Я ему не завидую. Люди Али-бабы, профукав главное, сейчас проявляют чудеса самоотверженности, выворачивая весь персонал наизнанку и ища предателей.

Да, для Инженера это может плохо кончиться. Хотя, судя по качеству жилья, ценят этого ученого мужа высоко. Наверное, выживет.

В который раз я посетовал на то, что у меня нет помощников. Тяжко одному. Да еще когда твою физиономию опять показали в разделе «Разыскивается маньяк». Ладно, других условий мне не создадут. Будем ждать Инженера. Когда-то он появится. И тогда все прояснится.

«По природе своей все запутанное тяготеет к ясности, а все темное — к свету», — писал Стефан Цвейг. Как с ним не согласиться?

— Ну ты мужик, — Магарыч заерзал на раскладушке, глядя через стакан в окно.

— Да, — у Василича язык слегка заплетался. Он облокотился на замусоренный ошметками колбасы стол. — Главное, душевность чтобы была у людей. Правда, Магарыч?

— Ну да. Не вижу повода не выпить, — кивнул Магарыч.

— Наливай, — велел Василич.

— У меня нолито, — сказал Магарыч.

— Тогда я себе налью, — Василич бережно налил себе в стакан водки. — И Матросу налью, — он еще бережнее налил в мой стакан.

Это были мои собутыльники. Так мы культурно коротали времечко уже четыре дня. Вели умные беседы о политике, экономике и падающем качестве спиртных напитков. Рассуждали мужики солидно, с толком. Просто пьянствовать они считали неприличным. Что за пьянка без доброй беседы?

Познакомился я с ними просто. Они сидели на ящиках под большой липой во дворе и цедили одну бутылку «джин-тоника» на двоих. По ним было видно, что это постоянное место их обитания.

— Присяду? — спросил я.

— Присаживайся. — без энтузиазма произнес Магарыч — иссушенный красномордик лет пятидесяти.

— А за знакомство? — спросил я.

— А кто нальет? — спросил Василич. Они оживились, когда я вытащил из сумки на плече пузырь беленькой, И социальная ячейка, издавна именуемая «на троих», была сформирована.

Они пили серьезно, трудолюбиво. Я по возможности выливал. Или пропускал, но это особенно никого не волновало.

— Ну, чтоб Горбатому пусто было, — поднимая стакан, помянул Магарыч Генерального секретаря ЦК КПСС. Он его всегда поминал.

— Ну чего ты, — завел миролюбивый Василия.

— Пить будем?

— Будем.

— Ну вот, за то, чтоб Горбатому пусто было…

Звякнули стаканы.

Собутыльникам я в первый день знакомства представился как списанный с сухогруза в Мурманске судовой механик, приехавший к родственникам в Москву. Когда я выудил вторую бутылку, Магарыч поинтересовался:

— А жить есть где, Матрос?

— В общем да. У людей одних. Вон, затоварился, — я звякнул портфелем. Магарыч жадно вздохнул.

— А можешь и у меня, — быстро произнес он, стараясь не упустить свалившуюся удачу.

— А ты где живешь?

— Во, — показал он в сторону дома. — У меня однокомнатная на третьем этаже.

— Это твое окно с кактусом?

— Нет, мое правее.

— А, — кивнул я, произнеся про себя «годится». Его окна как раз выходили на нужный мне дом, располагавшийся на противоположной стороне улицы. И я мог наблюдать из них за окнами Инженера.

— Я заплачу, — сказал я.

— Обижаешь, — коротко сказал Магарыч и облизнулся, глядя на мой портфель.

И за эти дни я старался его не разочаровывать. В квартире Магарыча было неприбрано, воняло сивухой и перегаром, но это меня не особо интересовало. В первый день я попробовал навести хоть какой-то порядок, но мои попытки были с гневом отвергнуты — Матрос, ты же гость… Тем более Магарыч не мыслил себя вне беспорядка. Он тогда чувствовал, что чего-то не хватает, и я оставил его в покое.

Позавчера инженерские окна были темные. Вчера вечером там появился свет.

Магарыч обычно валялся пьяный. Он чем-то напоминал голодного кота. Если перед голодным котом корзина с рыбой — он будет лопать, пока может двигаться. И Магарыч пил, пока не валился в бессознательном состоянии. Так что я мог спокойно властвовать в квартире и пялиться сколько хочешь в бинокль, пользоваться лазерным считывателем.

Первое, что я услышал в наушниках, когда навел считыватель на окно, было:

— Подлецы. Вот подлецы.

Потом кто-то запел достаточно зычно:

— Черный ворон, что ж ты вьешься, над мое-е-ю-ю го-оловой!

Затем он включил магнитофон, и тот не замолкал почти все время. Я наслушался записей: «Вдоль по Питерской», «Ой цветет калина». А чаще всего звучало «Враги сожгли родную хату»…

Иногда музыка перемежалась короткими ругательствами — простыми и незамысловатыми, короткими:

— Уроды…

— Подонки.

— Во, сволочи, — это было произнесено с особым чувством и подкупающей искренностью, которую уловил даже лазерный считыватель.

Но чаще всего все-таки звучало — «подлецы».

Нормально. Лучше, чем слушать песни в исполнении Бульника «Белочка моя, я твой бельчонок»…

С моей наблюдательной позиции я достаточно быстро разобрался в ситуации. Инженера пасли трое или четверо шкафов на красном, как с конвейера, «Пежо-206» и темно-синем «Святогоре» с форсированным мотором. Они весьма походили на тех, которые пасли и Михаила Зубовина, Двое здоровяков провожали Инженера до квартиры, а потом уматывали оттуда. В квартиру охранников не допускали, и они всю ночь бдили в своих машинах. Утром Инженер садился в «Запорожец», притулившийся на стоянке перед домом между пятисотым «Мерседесом» цвета металлик и «Кадиллаком», и отбывал на службу. Я его не провожал.

Место было забавное. Вчера с утречка пораньше я глядел на выходящих из дома дам с сытыми, закованными в богатые одежды детишками, на серокостюмников при галстуках и с дорогими саквояжами, усаживающихся в мощные машины. За некоторыми приезжали авто с водителями. У пары человек были телохранители.