Илья Рясной - Право выжившего

Небо начинало бледнеть. Когда рассвело, «нохчи» начали выползать из укрытий, менять посты. Чувствовали они себя на территории завода, как дома. И сильно просчитались.

Первый залп смел нескольких бандитов. Рвались гранаты, молотил пулемет, по территории метались перепуганные боевики, пытаясь занять выгодные позиции. Они отстреливались, но их выбивали с рубежа за рубежом. Через час зачистка территории была завершена. Понесшая серьезные потери банда уходила. «Нохчи» потеряли еще троих, пытаясь забрать тела погибших товарищей. Для них это — святое.

Убитого врагами воина Ислама нужно хоронить, как полагается — до восхода солнца.

— Молодец, «Рэмбо», отличная работа. Коли дырку для ордена, — сказал полковник МВД.

— А, — отмахнулся Косарев. — У нас есть потери?

— Ни одного убитого. Пацаев и Гаврилюк ранены.

— «Нохчей» хорошо потрепали, — Косарев посмотрел на лежащие трупы, на зеленоповязочников — воинов Ислама.

Один из бандитов, скрючившийся за бетонными плитами в углу дворика перед третьим цехом, застонал, приподнялся, потряс головой.

— О, живой, гаденыш, — Косарев подошел к бандиту, нагнулся над ним. — Не похож на чеченца. Наемник.

Парень лет двадцати пяти, кучерявый, с длинным шнобелем, приподнял залитое кровью лицо и пронзил Косарева наполненным ненавистью взором. Огромный двухметровый собровец легко, как куклу, вздернул бандита и поставил его на ноги.

— Идейный. Зеленоповязочник, — собровец сорвал с головы бандита зеленую повязку.

— Не убивайте, — прохрипел пленный. — Деньги будут.

— О чем ты поешь, гаденыш? — Косарев взял бандита за короткие волосы и внимательно посмотрел ему в глаза. — Я бы всю жизнь на хлебе и воде провел, лишь бы вас, крыс, додавить.

— У меня семья. Не убивайте.

— Азер? — спросил Косарев.

— Да. Ленкорань. Не убивайте, да, прошу.

— Трясешься, газаватчик.

Косарев обшарил карманы пленного, извлекая из них пачки денег, какую-то бумагу с арабской вязью.

— Во, с паспортом, — удивился Косарев. В кармане пленного действительно лежал обернутый целлофаном паспорт. Довольно странно — обычно наемники предпочитали с собой не таскать документов.

— Керимов Бакир Бехбуд оглы, житель и уроженец Мингечаурского района. Можно верить? — осведомился Косарев.

— Можно. Я и есть.

Косарев по оперской привычке переписал данные в свой блокнот.

— Куда его? В контрразведку? — спросил он полковника.

— Да. Пусть разбираются.

— Это что? — в тот день, сразу по выходу из колонии озадаченно осведомился Гвоздь, разглядывая спрятавшийся в зелени деревьев за высоким забором двухэтажный кирпичный дом, украшенный бойницами, башенками, колоннами.

— Это твоя хата, — пояснил Матрос.

— На какие такие деньги ?

— Ухмыльнулся Матрос.

— Добрые люди деньги дают,

— Уважают Гвоздя. Ценят.

— Добрые, значит.

— Добрые, — Матрос распахнул металлическую катку.

— Дорого встало? — Гвоздь ступил на посыпанную гравием дорожку и огляделся. Бассейн, .беседка, скамейки, фонари, кажется, сворованные с какой-нибудь городской улицы.

— Не дороже денег. Прошу.

Гвоздь осмотрел все восемь просторных комнат, обставленных жутко безвкусно, но дорого . Резная мебель, аляповатые, в тяжелых рамах, картины, две неизвестно откуда стянутые статуи «ню», в каждом углу по иконе, как в церкви, в столовой — две (!) хрустальные люстры. Гвоздь устроился в кресле напротив керамического, украшенного затейливыми узорами, похожего на праздничный торт, камина.

— Ну как? — Матрос явно напрашивался на комплимент.

— Ты небось обставлял? — усмехнулся Гвоздь.

— Ага.

— Заметно.

— Душевно получилось, Гвоздь. Тут ханурики, дизайнеры эти, сперва возникали — то не то, се не се. Я им гонор-то сбил. Сделали, как сказал. А то забыли, кто баксы платит.

У Гвоздя было смешанное чувство. Тут было, конечно, неплохо. Этот дом — его дом, в нем есть какая-то магнетическая притягательность, с ней бороться невозможно. И вместе с тем давало о себе знать многолетнее тюремное воспитание. Вор в законе он или барыга? Это звание подразумевало определенный аскетизм, презрение к житейским благам и суете.

Законник не мог раньше иметь никакого имущества. Считалось, что на воле он лишь гость. Настоящий дом вора — тюрьма. Зараза роскоши поползла в этот суровый орден с Кавказа — еще в начале семидесятых годов. Тогда как раз пошла в гору теневая экономика, и воры включились в дележ пирога, пошли огромные деньги. А зачем они, если их не расходовать на красивую жизнь? «Мерседесы», огромные дома, видики, роскошная одежда, деликатесы, бесконечные рестораны, загулы — это стало нормой сначала для воров на Кавказе. А потом пришло и в Россию.

Лет двадцать назад Гвоздь был на похоронах вора в законе в Грузии. Уважаемого человека провожала в последний путь толпа, как на первомайской демонстрации. Кортеж машин, море цветов, венки — от родственников, от товарищей по ремеслу и, тайные, от местных власть придержащих, которые не могли по понятным причинам сами посетить похороны. Играл оркестр. Мальчики в строгих костюмах поддерживали под руки плачущих, одетых в черное вдову и дочерей безвременно ушедшего вора. Почтил похороны своим присутствием и главный пахан России, приехал из Ростовской области, где скромно проживал между отсидками. Пожилой, угрюмый, с изъеденным язвой желудком, синими от наколок руками, в сопровождении прихлебателей пахан, покачивая головой, обошел дом, осмотрел внимательно комнаты, лестницы из резного камня, старинную, с золотом, мебель, заваленные старинным фарфором горки. Посмотрел на рыбок, плещущихся в фонтанчике во дворе. И презрительно процедил:

— Он жил не как вор, а как князь. Повернулся и ушел. И тут же, как по волшебству, куда-то делись машины.

Исчезли строго одетые мальчики. Растворился оркестр.

И некому было тащить гроб…

Сейчас именно этот случай пришел на память Гвоздю.

— Чересчур богато. Не по совести, — покачал он головой угрюмо.

— Да ты что, Гвоздь?! — возмутился Матрос. — Сейчас все так живут. У меня такого дома нет. А тебе положен. Иначе не поймут.

— Кто не поймет?

— Да никто не поймет. Если ты пахан — хаза должна соответствовать. Нет у тебя такой хазы, значит, и цена тебе как пахану невысока.

Гвоздь недовольно вскинул бровь.

— Это не я так думаю, — поспешно поправился Матрос. — Это все так думают. Знаешь, поговорка в ходу: если ты такой умный, то почему такой бедный?

— Да?

— А чего. Сейчас только баксы в цене. Остальное — разговоры в пользу бедных… Дела, Гвоздь, крутые впереди.

— Какие?

— Сучье племя на место ставить…

У Матроса последний год состоял из черной череды проблем и поражений. И развести возникающие ситуации он был не в силах. Гвоздь, с его связями, жесткостью и авторитетом был для него спасательным крутом.