Роберт Крейс - В погоне за тьмой (в сокращении)

— Это Уилтс дал вам фотографии?

— Не понимаю, о чем вы.

Она смотрела на меня безо всякого страха, и я понял, что она ни в чем не сознается. Я позвонил Пайку.

— Она здесь. Я ее нашел.

— Еду.

Я осмотрелся, проглядел вещи Джонны. Нашел копию отчета об аресте Берда, документы из суда. Показал их ей.

— Вот это мы называем уликами.

Она показала мне средний палец.

— Вот это мы называем средним пальцем.

На буфете лежали ее бумажник, солнечные очки, ключи и два мобильных телефона. Сначала я не обратил на телефоны особого внимания, но потом понял, что один мне знаком. Довольно большой, дешевый, один в один как тот, снимок которого я видел в папке Маркса. Когда я его взял, Джонна заерзала:

— Это не мой. Я его нашла.

— Тсс!

Чем больше я его рассматривал, тем больше убеждался — он был такой же, как тот, из папки Маркса. Дебра Репко приняла шесть звонков с телефона такой же модели. И звонила на такой же телефон по своему КПК.

Подъехал Пайк. Вошел, молча кивнул. Я показал ему аппарат.

— Что-то напоминает?

— Одноразовый?

— Ага.

Я включил телефон, просмотрел набранные номера. И улыбнулся. Звонили на один номер, и этот номер я знал.

— Что? — спросил Пайк.

— Она звонила туда же, куда звонила Дебра Репко. И входящие все с того же номера.

— Уилтс?

— Сейчас выясним.

Джонна вскочила и хотела убежать, но Пайк схватил ее за руки. Она стала вырываться, Пайк прижал ее к себе, зажал ладонью рот, после чего кивнул мне.

Я позвонил. Ждать долго не пришлось.

— Джонна! — сказал мужской голос. — Джонна, где ты была? Я звонил…

Я затаил дыхание и думал только, слышит ли говорящий, как бьется мое сердце.

— Алло! Ты меня слышишь? Что, связь плохая?

Я отключил телефон и выдохнул. Я не мог и рукой пошевелить.

— Это был Уилтс? — спросил Пайк.

— Нет, — покачал головой я. — Алан Леви.

Пайк связал ей руки проводом. Я положил ее телефоны в бумажный пакет, но больше мы ничего не тронули. Маркс захочет, чтобы оперативники все здесь осмотрели.

Пайк повел Джонну к своему джипу, а я позвонил Бастилле на мобильный. И был рад, что она не ответила. Я оставил сообщение.

— Айви Казик зовут Джонна Хилл. Она сводная сестра Ивонн Беннет. Позвоните Пайку. Она с ним.

Я назвал телефон Пайка, запер дом и подошел к джипу. Ключи я отдал Пайку.

— Они понадобятся полиции. Я позвонил Бастилле, оставил ей твой номер. Они позвонят.

Пайк собирался спрятать Джонну и ее мать в безопасном месте — пока мы не свяжемся с Марксом.

Они уехали, и я сел к себе в машину. Я созвонился со знакомым риелтором, который имел доступ к данным по налогам на недвижимость. Через шесть минут, получив домашний адрес Алана Леви, я направился в сторону Санта-Моники. Приехал я туда уже во второй половине дня. Надо было бы дождаться полиции, но я не стал этого делать.

Я оказался у большого двухэтажного дома в трех кварталах от берега. Машину я поставил напротив. В доме все было тихо. Летом его дети наверняка не в школе, но я не мог определить, есть кто-нибудь дома или нет. Может, уехали в лагерь, может, плещутся в бассейне, и Алан с ними. Или он затаился в доме и смотрит на улицу сквозь жалюзи.

Я достал из-под сиденья пистолет, сунул его под рубашку и вылез из машины. Завибрировал мобильный. Это была Бастилла. Я не стал отвечать.

Входная дверь была огромная и тяжелая, как крышка гроба. Я постучался, позвонил. Никто не ответил. Я перелез через ворота и оказался во дворе с бассейном и чудным садом. Никакие дети нигде не плескались. Вода была чистейшая. Я обошел дом, постучался в стеклянную дверь. Ответа не было.

— Алан, это Элвис Коул. Есть кто дома?

Я разбил стекло, просунул руку, открыл дверь и вошел. Надо было держать наготове пистолет, но я не стал его доставать. Не хотел пугать детей. Вдруг они внутри? Спят, например?

— Есть здесь кто-нибудь?

Я прислушался, но кругом стояла тишина.

— Миссис Леви! Я работаю с Аланом. Джейкоб сказал, возможно, он дома.

Эхо разносило мой голос по дому. На журнальном столике не было ни дисков, ни журналов. На полу никаких игрушек. Комнаты были просторные, прекрасно обставленные, но совершенно нежилые.

Я прошел на кухню, оттуда в кладовку. Если у тебя есть дети, то есть и продукты. Но там не было ни пачек с хлопьями, ни кукурузы, ни сладостей. На полках стояли только банки с тушенкой. На полу — пустые бутылки из-под водки. Все это было выстроено ровными рядами, этикетка к этикетке. У меня пот потек по спине.

В холодильнике — коробки с едой навынос, газировка и снова водка, но ни сока, ни молока, ни яиц или арахисового масла.

Я пошел дальше по дому. Поначалу я старался идти тихо, но теперь уже не очень таился. Я зашел в хозяйскую спальню, в кабинет. По лестнице я поднялся, прыгая через ступеньки. Детские спальни были на втором этаже. Все чисто и аккуратно, но от этого было еще страшнее. На столах — древние компьютеры. В ванной зубные щетки, которыми не пользовались несколько лет.

Я кубарем скатился вниз и снова заглянул в хозяйскую спальню. И понял, что женскими принадлежностями никто давно не пользовался. Только мужскими. Все, что для женщин, было засохшее и старое.

У меня бешено забилось сердце, и я побежал. Я выскочил из дома, вернулся в машину. Мой мобильный снова завибрировал. Это опять была Бастилла. На сей раз я ответил.

Джонна Хилл сидела в полицейском участке в Мишн, в долине Сан-Фернандо. Маркс постарался отправить ее как можно дальше от города. Мы наблюдали за ней через двустороннее зеркало. Она была одна, вертела в руках крышку от бутылки. Бастилла и Мансон почти два часа пытались ее допрашивать. Джонна ничего не желала признавать и отказывалась говорить о Леви.

Мансон потер глаза, облокотился о стену и хмуро спросил:

— Вы уверены, что это был Леви?

— Да.

— Может, просто голос похож?

— Это был Леви, Мансон. Я знаю его голос.

В комнате были серые стены, стол, металлические стулья и аппаратура для записи. Мы с Пайком остались с Мансоном, а Бастилла пошла за фотографиями жертв. Маркс то входил, то выходил. Звонил своим знакомым в «Баршоп, Баршоп». Через несколько минут он вернулся, держа телефон, словно это была раскаленная железяка.

— Она начала говорить? — спросил он, взглянув на Мансона.

— Она — крепкий орешек. Молчит.

— Она ему верит, — сказал Пайк.

— Пайк, не надо! — закатил глаза Мансон. — Она просто сумасшедшая.

— Может, она и сумасшедшая, — сказал я, — но она верит, что Леви помог ей наказать человека, который убил ее сестру. Она считает, что он на ее стороне.

На столе лежали материалы по делу Ивонн Беннет. В том числе и ее дело из полиции. В психиатрическом заключении — экспертизу проводили при первом аресте — было написано, что она подвергалась сексуальным домогательствам со стороны мужчин, которых мать приводила домой. Видимо, подумал я, они пытались домогаться и младшей сестры. И не исключено, что Ивонн, защищая ее, предлагала себя. Я взглянул на разбитое сердце — татуировку на плече Джонны.