Сергей Самаров - Ураган по имени «Чингисхан»

Но это все чуть позже. Хотя, конечно, нетерпение где-то в горле клокочет и даже слегка душит, тем не менее следует смирить себя и подчинить желания воле. Позже… Позже… Пока же следует позаботиться о том, чтобы ураган перенести без потерь. Потери допустимы там, в поселке. Они, наверное, были, и были не меньшими, чем от прихода Чингиса. «Чингисхан» своей грозной силой может не бояться ни засад, ни встречных выстрелов. А Чингис уже и без того понес значительные потери, хотя и не признался в этом подполковнику «летучих мышей». Но «летучие мыши» тоже, наверное, без потерь не обошлись. А Чингис обойдется…

Небо и горизонт со стороны моря обещали угрозу серьезную. Если бы тучи в небе летели прямо, это было бы привычно, не смущало и не пугало бы. Но они устраивали небесную карусель, обладающую невероятного напряжения центробежной силой. Казалось, что сила эта должна разбросать тучи по всей округе, но еще большая сила была заключена в воронке, в которую они, откатавшись на своей карусели, скатывались. Сейчас сама горловина воронки была не видна, но по движению туч чувствовалось, что она много севернее этих мест, существует и здравствует.

Следовало торопиться.

Похороны закончились без траурного митинга. Не в традициях мусульман траурные митинги устраивать. Митинг и скорбь — несовместимые вещи. Впрочем, и мусульманские обычаи в большинстве своем этими похоронами нарушались, кроме одного, и главного. Убитого следовало хоронить в день смерти, и чем раньше, тем лучше.

Но даже в воздух никто не стрелял. В последнее время в воздух часто стреляют от радости. В армиях принято стрелять в память о погибших. Но здесь и радости было не место, и не в армии они служили, поэтому и не стреляли. Тихо и мирно зарыли погибших, и этого хватило. Не хватало только времени. Ветер крепчал до неприличного, и дождь пошел, резко, будто упал откуда-то. Были отдельные крупные капли, которые иногда больно били по лицу и по голове, но редкие капли — это не дождь. Настоящий ливень потом свалился. Хорошо, что до него успели закопать могилы и завалить их камнями. Укладывать тела покойников в лужу неприлично и с человеческой, и с религиозной точки зрения. Покойников следует уважать, потому что каждому придется когда-то в последний путь отправляться, и не уважать других — это значит себе того же желать. Потому торопились и успели до дождя и урагана.

Поначалу это был всего лишь дождь, а не настоящий ливень. И не штормовой или ураганный ливень. Просто дождь при сильном тягучем ветре, который заставлял капли лететь иногда чуть ли не горизонтально земле. Но со стороны моря шла, угрюмо нависая над землей, темная стена ураганного ливня. Изначально даже две стены. Первая, самая темная, прошла уже стороной двумя часами раньше и устремилась в сторону поселка. Там ураган должен был хорошо порезвиться. Туда же «Чингисхан» «послал» и свои мощные и страшные для всего живого смерчи. Здесь смерчей видно не было, хотя они могли прийти и сюда. Характер урагана всегда представляет собой сплошную загадку даже для тех, кто положил жизнь на его изучение, и никто никогда не ждал от него ничего хорошего.

Кроме, конечно, Чингиса, потому что он видел в урагане своего союзника. Сначала Чингис сделался его предшественником. Он начал дело разрушения, которое ураган продолжил самостоятельно, и намеревался после урагана, когда все будет разрушено, доказать, что Чингис и «Чингисхан» — родственники, обладающие большой долей сходства. Они мыслят и действуют одинаково. И пусть этот глупый подполковник спецназа ГРУ, пообещавший уничтожить Чингиса, думает все, что его душе угодно, Чингис будет поступать совсем не так, как подполковник «летучих мышей» ожидает.

Конечно, вмешались «краповые». Потеря двух машин может существенно повлиять на эффективность действий отряда. И потеря людей, естественно, не может его не ослабить. Но пока это значило лишь то, что оставшиеся должны будут действовать быстрее и более эффективно. Чингис на это рассчитывал, парни никогда еще его не подводили.

— Все. Уже пора, — сказал амир. — Уходим в машины…

Для того, чтобы добраться до машин, требовалось подняться по камням на завал в проходе, а потом спуститься в расщелину между скалами. Подниматься на верхнюю точку уже необходимости не было, можно и рядом со скалой, по краешку подняться. Там, по краешку, камни были не такими крупными, и подниматься значительно легче.

Чингис пошел первым, как и полагается командиру.

— Амир! — громко позвал Джумали.

Чингис обернулся.

— Что с этим козлом делать? — кивнул Джумали в сторону по-прежнему стоящего перед камнем пленника. Видимо, водитель точно сделал себе укол пармедола, а то и сразу пару всадил. И потому вид имел совершенно отрешенный.

— В машинах и без него тесно… — в раздумье проговорил амир.

— Одно место, вообще-то, есть. — Джумали напомнил, что их осталось всего четырнадцать человек, а в машину помещаются пятеро. — Только нужен он нам?

— Свободное место предназначено для раненого, чтобы Казбек ногу свою не тревожил.

О раненых Чингис всегда заботился. Однажды самого Джумали он лично отвозил в районную больницу, где под стволами автоматов хирург извлекал из его спины пулю. Правда, если раненого невозможно было вынести с поля боя, Чингис приказывал пристрелить его. Это все в отряде знали. Новые бойцы при поступлении в отряд тоже предупреждались. И вызвано это было тем, что мертвый не представляет собой опасности, а раненый и оставленный на поле боя может оказаться в какой-то ситуации слабым и дать показания, например о базе отряда. С такой мерой все соглашались безоговорочно.

— Так что с этим козлом делать-то? — переспросил Джумали.

Чингис посмотрел на тучи и надвигающуюся на них темную стену ураганного ливня. В какой-то момент ему даже показалось, что на фоне этой стены пара смерчей гуляет. Но если они и показались на мгновение, то быстро исчезли из поля зрения.

— А мне вот любопытно узнать, как связанный человек перенесет ураган… — ответил он. — Свяжите его и бросьте там, внизу. Унесет парня ветром, пусть несет, не жалко. Но можно его даже камнями обложить, хотя бы с западной стороны, чтобы его не укатило, как пьяное бревно. И пусть отдыхает. Любопытно мне… Потом посмотрим, что с ним стало…

Джумали радостно заулыбался, ему тоже было любопытно. Но отметил при этом с видимым сожалением:

— Жалко, посмотреть за ним нельзя будет. Или мы оставим часового?

— Если только ты сам останешься… Может, тебя ветром и недалеко унесет, прибежишь назад. Пост, сам понимаешь, оставлять нехорошо, за это расстреливают.

Объяснять дальнейшее Чингис не стал. Он повернулся и стал взбираться в горку, придерживаясь рукой о монолитную стену скалы…