Сергей Донской - Туманный вирус

Когда баю становилось скучно, он всегда мог поиграть в нарды, посмотреть корейский телевизор, оборудованный параболической антенной, или хотя бы послушать музыку по транзисторному приемнику на батарейках. Это случалось нечасто. Зря, что ли, проживали в доме целых четыре байских жены с метровыми косами, одна из которых, губастенькая, была специально обучена азам французской любви. Бай то пользовал жен гуртом и попеременно, то наблюдал, как они танцуют, а иногда затевал всякие потешные забавы, до которых был охоч с детства. Посторонние могли лишь догадываться о том, что происходит за закрытыми дверями, но когда оттуда доносился визгливый байский смех, слуги знали: нынче жены выйдут из хозяйских покоев с новыми синяками и царапинами.

Оставаясь один, бай часами стоял у окна, любуясь своим садом и виноградником. Глаза его были полузакрыты, на губах блуждала мечтательная улыбка.

Его звали Сарым Исатаевич Хабиров. В прошлом заслуженный деятель сельского хозяйства, выпускник сельскохозяйственного техникума, заведующий животноводческой фермой колхоза «Заря Востока», переименованного в агрокомбинат имени Ибрагима Алтынсарина. Ныне процветающий пенсионер с мордой округлой, но слегка перекошенной, как домашняя лепешка неправильной формы. По двору Хабиров расхаживал в лисьей шапке, желтом халате и шелковых кальсонах, завязки которых волочились следом за шаркающими войлочными тапками с загнутыми носами. В одном из широких рукавов халата пряталась плетка-многохвостка со свинцовыми наконечниками. Поговаривали, что родного племянника, угнавшего у Хабирова стадо баранов, он так исходил плетью, что у того мясо с костей сошло, вместе с кожей. Еще говорили, что один из кусков этой кожи, украшенный татуировкой, Сарым Исатаевич велел натянуть на свой любимый дуалпаз и по праздникам выстукивал на нем пальцами ритмы народных мелодий. Привирали, наверное. Если шкура в клочья, то разве ее на барабан натянешь? Тут одно из двух: либо первое, либо второе. Но плетка и дуалпаз у Хабирова действительно имелись. И дворец под оцинкованной крышей, и четыре жены с косами, и слуги, и бараны, а главное, рабы, много рабов. В одного из них должен был превратиться Станислав Курбатов.

Его окружили казахи, и один из них, вислоусый богатырь в домотканой шерстяной куртке и круглой шапке с меховой опушкой, велел ему подставлять шею под железный ошейник с цепью.

— Рехнулся? — Курбатов попятился.

— Давай, давай! — загомонили казахи, обступая его со всех сторон.

Они сносно говорили по-русски, хотя путали ударения. Но это был не повод считать их братьями или хотя бы друзьями.

— Позовите хозяина, — потребовал Курбатов. — Пусть посмотрит, какие мне важные люди на мобильник звонят.

— Он сам важный человек! Большой человек!

— Надевай! — богатырь тряхнул цепью.

— Да пошел ты!

— Ну, тогда не обижайся…

Казахи дрались неумело, толкаясь, мешая друг другу. Только Курбатову, сбитому с ног, от этого легче не было. Его отходили нагайками и кулаками, посадили на цепь и потащили за дом.

— Куда вы меня ведете? — спросил Курбатов, слабея от чувства обреченности, постепенно завладевающего им.

— Не бойся, русак, убивать не станем, — успокоили его. — Будешь хорошо работать, напоим, накормим…

— Любить тебя будем, — захохотал дерганый юнец, от которого за версту несло анашой и диким зверем.

В дальнем конце подворья, между отхожим местом и мусорной ямой, находилась утоптанная площадка. На ней Курбатов увидел три дощатых сооружения, напоминающие большие собачьи будки, и плохо отесанные столбы, врытые в землю. Не веря своим ушам, он услышал, что будет здесь жить и что завтра его поведут копать арык вместе с двумя другими рабами, которые сейчас вкалывали.

— А пока отдыхай, — сказал казахский богатырь.

Знакомиться с товарищами по несчастью, которых привели вечером, Курбатов не стал. Не полез он и в конуру, застеленную отвратительным тряпьем, провонявшим мочой, кишащим паразитами. Не прикоснулся он и к мерзкому вареву, «поданному на ужин», то есть вылитому в миску, стоящую возле будки. Но сама алюминиевая миска его заинтересовала.

Когда стемнело и двор опустел, он занялся тщательным исследованием цепи, на которую был посажен. Тяжеленная, выкованная из стальных заготовок толщиной в палец, она, как и все в этом мире, оказалась на проверку не без изъяна. В одном месте сцепка звеньев была нарушена: когда-то ее чинили, и то звено, которое восстанавливали с помощью молотка или кувалды, сжималось не так прочно, как остальные. За него-то и взялся Курбатов, используя в качестве рычага край алюминиевой миски. Загоняя его в зазор звена, он шатал миску, стараясь расширить зазор.

Из соседней конуры за ним безучастно наблюдал чудовищно худой, невероятно грязный таджик. По-русски он не понимал, но при виде угрожающе сжатого кулака поспешно уполз в свою будку. Оставшись один, Курбатов продолжил работу.

С цепью пришлось повозиться долго, потому что он ослаб от голода и высокой температуры, сжигающей его изнутри. Иногда хотелось просто лечь, уснуть и не просыпаться больше, но ненависть была сильнее усталости, она была для Курбатова даже важнее жизни.

«Врете, чурки узкоглазые, — бормотал он, возясь с неподатливым звеном цепи. — Не все готовы вам подметки лизать. Рановато вы решили, что на русских можно верхом ездить. На нас где сядешь, там и слезешь».

За два часа до рассвета он освободился и, придерживая на плече обрывок цепи, свисающей с ошейника, исчез в ночи.

Затаив дыхание и следя за Султанбаевым желтоватыми глазами, Председатель Комитета Национальной Безопасности Казахстана ждал реакции на свое сообщение. От этого зависело многое. От этого зависело все. Жизнь Шухарбаева висела на волоске.

Знает или не знает — вот в чем состоял вопрос, едва умещавшийся не только в черепной коробке Шухарбаева, но и в его грудной клетке. Вопрос, занимавший его целиком, от плешивой макушки до ороговевших пяток.

Минувшей ночью, когда выяснилось, что сотрудники комитета не справились с заданием, Шухарбаев всерьез подумывал о самоубийстве. Курбатов перехитрил их и ушел, явно намереваясь довести задуманное до конца. Это означало, что смертоносные бактерии все же будут распылены над столицей. Но смысла в этом Шухарбаев уже не видел. Пока с ним были рядом генералы Омаров и Умурзаков, он еще мог надеяться совершить бескровный военный переворот. Но, оставшись без поддержки армии, Председатель КНБ скис. Все пошло наперекосяк.

Султанбаев решительно не собирался уходить со своего поста, и было уже ясно, что он не сделает это добровольно даже в том случае, если вымрет все население Казахстана. Со своей стороны, фанатик Курбатов шел к цели напролом, похоже, нисколько не заботясь о том, чем это закончится.