Анатолий Ромов - Тень чужака

Проснувшись, увидел: в комнате стало темней. Вскоре понял, почему: во время его сна кто-то опустил край отогнутого раньше одеяла. Однако закрывающая окна ткань не могла сдержать солнца, пробивающегося сквозь щели у краев. Часы показывали начало четвертого. Голова не болела, шум в висках почти прошел. Он лежал, вслушиваясь в крики птиц. К крикам птиц изредка примешивались звуки рояля — кто-то разучивал гаммы. Затем гаммы перешли в мелодию. В классической музыке он был не силен, но сообразил: это токката Баха. Вскоре Бах снова сменился гаммами. Затем рояль стих.

Минут через двадцать в комнату заглянула Наташа. На ней были босоножки, джинсы и белая тенниска.

— Не спите?

— Нет. Слушаю вашу музыку.

— Приходится мучить инструмент. Я на год оставила занятия.

— Занятия где?

— В Анкоридже. В музыкальном колледже. Теперь уже, наверное, из этих занятий ничего не получится.

Она говорила с ним легко. Ему не хотелось, чтобы она уходила, поэтому он спросил:

— Почему?

— Запустила. Ладно, давайте не будем об этом. — Подойдя к окну, отогнула одеяло, впустив в комнату свет. — Хотите есть? Да?

— Кажется, хочу.

— Я сейчас вернусь, хорошо?

Она вернулась минут через десять с подносом, на котором стояли тарелка с бульоном и миска с сухарями.

— Я пока сниму с окон одеяла. Ешьте. Пока она снимала одеяла, он съел все, что она принесла. Переставив поднос с пустой посудой на стол, села напротив.

— Вам пока больше нельзя. Потерпите, я сделаю вкусный ужин.

— Буду ждать.

— Ларри сказал, сюда обещал приехать дэмпартский врач.

— Мне он тоже это сказал.

— Врач в Дэмпарте хороший. К тому же, если он обещал, он обязательно приедет.

— Вы играете с детства?

— В общем, да. Вообще-то, я мечтала быть биологом, так же как Коля. Мама очень понимала во всем, что касается трав, растений, вообще всего, что нас здесь окружало с детства. Ясно, мы хотели быть, как мама.

— Мечтали быть биологом, а стали пианисткой?

— Ну уж… пианисткой. Громко сказано. Просто родителям показалось, что у меня есть музыкальный слух.

— Показалось?

— Да. Может, у меня в самом деле есть музыкальный слух. Так или иначе, они купили инструмент. В Дэмпарте нашлась женщина, согласившаяся давать мне уроки. Потом меня отвезли в музыкальный интернат. Потом я поступила в колледж. Потом… пришлось все отложить. Наверняка вы еле слушаете. Простите. Все это неинтересно.

— Наоборот, мне очень интересно.

— Ладно… Интересного ничего нет. Провинциальная девушка. Вы же, судя по вашему английскому, откуда-нибудь с востока? Да?

— Да.

— Из большого города? Угадала?

— Последняя квартира у меня была в Нью-Йорке.

— Мечтаю побывать в Нью-Йорке. Вообще хотя бы просто в Штатах. Походить по концертам. И… вообще. У вас там большая семья?

— У меня нет семьи.

— Что… вообще никакой?

— Никакой. Выражаясь по-русски, я бобыль. Здесь бобыль. И в России был бобыль.

— Вы были в России?

— Я там родился. И жил до двадцати двух лет.

— Надо же… Я думала, вы родились здесь.

— Почему?

— Вы говорите, как коренной американец.

— Спасибо. Просто я с детства развивал в себе способность подражать.

— Способность подражать?

— Да. Такая работа. Без этого я просто пропал бы.

— Наверное, вы очень любите свою работу? Да?

— Может, люблю. Я хотел бы снова послушать, как вы играете.

— Да ну. Глупости. — Однако это не были глупости, что он понял по гримасе, на секунду тронувшей ее губы. — Идет катер.

— Откуда вы знаете? По-моему, никаких звуков. Кроме птиц.

— Для вас. — Улыбнулась. — Вы не жили с детства на реке. Пойду встречу. Может, это врач.

Это в самом деле был врач. Доктор Доули, а именно так звали прибывшего врача, оказался невысоким сухим старичком с блеклыми глазами и лицом, изборожденным морщинами. На вид дэмпартский врач выглядел совсем немощным. Однако после того, как доктор Доули осмотрел Шутова, а затем с помощью Наташи обработал рану и наложил швы, мнение Шутова о докторе Доули переменилось. При том, что доктор Доули отлично знал свое дело, его руки и особенно пальцы выдавали недюжинную силу.

После того как с обработкой раны было покончено и Наташа уложила Шутова повыше, доктор Доули сказал, сев на стул:

— Должен заметить, мистер Шутов: вы удивительно крепкий молодой человек. Удар был сильным.

— Может быть, доктор. Я уже не помню.

— Можете поверить мне. Удар был сильным, и все же кости черепа целы. Однако в связи с сильным сотрясением мозга и обширной гематомой вам необходимо как минимум пять дней соблюдать строгий постельный режим.

— Я могу соблюдать этот строгий постельный режим здесь?

— Можете. Больше того, это даже желательно. Если, конечно, Наташа готова за вами ухаживать. Как и раньше.

Наташа затрясла головой. Сказала:

— Я готова, доктор.

— Вот и отлично. — Доктор Доули встал. — Если случится что-то непредвиденное, звоните мне тут же.

Оставив Наташе запас медикаментов и отдав точные указания по уходу за больным, врач отбыл в Дэмпарт. На своем катере он захватил не нужного теперь здесь, в Грин-кемпе, Лоусона.

Последующие за этим четыре дня показались Шутову если не раем, то чем-то очень близким к этому. Он спал дольше, чем привык спать обычно, может быть, из-за того, что Наташа продолжала поить его настоями. Когда просыпался, кроме него и Наташи в доме уже никого не было. Николай Уланов уходил на осмотр участка, в один же из дней ушел на катере до вечера в Кемп-крик, чтобы уладить какие-то дела в дирекции национального парка.

Впрочем, как обнаружил Шутов в первый же день, кроме него и Наташи, в доме, а точнее, на участке было третье существо — крупный пес Варяг, помесь сенбернара и лайки, серо-бело-желтой масти, размером со среднего теленка. Наташу Варяг слушался беспрекословно, и, по ее словам, лучшего охранника она еще не знала.

После завтрака они с Наташей сразу же направлялись на берег. Наташа укладывала его в шезлонг лицом к реке, укутывала и лишь потом садилась сама. Сидеть она обычно предпочитала не в шезлонге, а прямо на траве, подстелив плед. Варяг при этом устраивался недалеко от них, на самом краю утеса. Изредка он ненадолго убегал куда-то, как объяснила Шутову Наташа, проверял, все ли в порядке на участке, — и снова возвращался. Они же сидели и говорили. Кажется, за это время они успели переговорить обо всем на свете.

Отсюда, сверху, весь Грин-кемп был виден, как на ладони. Слева тянулось постепенно переходящее в девственную тайгу редколесье, справа — вырубка с расположенными на ней срубами. Причал, по размерам напоминавший скорее небольшой мол, был выстроен вдоль заросшей камышами косы, вытянувшейся точно между подножием утеса и вырубкой.