Борис Мишарин - Исцеление

Сидя под навесным шатром и глядя на резвившихся Юлю и Виктора, Сэндс заговорил с тоской, скорее всего, обращаясь к себе, а не к Николаю: «Какие славные детки… У меня уже взрослые и даже внуки старше их… От первого брака. Хочется еще понянчить своих»… Он замолчал, прикладываясь к пиву. Выбрав время, когда Сэндс на минутку остался один, Николай спросил его: «Проблемы у жены»? «Да, — ответил Стив, — врачи сказали, что она не сможет родить». Михайлов улыбнулся: «Они ошиблись, Стив, через 9 месяцев у тебя родится сын, поверь мне на слово».

Сэндс вспомнит об этом разговоре через два месяца, когда удивленная жена объявит ему, что она беременна. Врачи так и не найдут объяснений этому, на их взгляд, феномену. А через 7 месяцев родится мальчик, его назовут Ник Сэндс, будущий крупнейший военно-промышленный магнат США и личный друг Президента России. Несколько лет Сэндс будет считать Николая провидцем и только потом узнает, что опухоль у жены рассосалась не случайно и не сама собой.

А сейчас он сидел на берегу океана и размышлял. Стив и раньше приезжал сюда с друзьями, наверное, более близкими, но так уютно и тепло ему не было никогда. По утрам он ходил загорать на пляж, но пил и кушал на вилле, где солнце не доставало своими изнуряющими лучами. Но он и никогда не был на вилле осенью, сейчас не было духоты и зноя, теплый ветерок, ласково касаясь тела, освежал и бодрил. Сэндс полулежал в шезлонге, прикрыв глаза, и думал, что сам бы никогда не догадался обосноваться на берегу. Они бы ходили сюда загорать и купаться, а основное время проводили за бильярдом и пивом в здании.

Михайлов тоже размышлял, полулежа в шезлонге, но его мысли находились далеко от сюда, за тысячи миль, в родной России. Там сейчас холодно, градусов 10 ниже нуля, может уже лег снег, который растает в конце марта — апреле. Вся зима впереди — с холодом, горками, коньками и санками, морозным румянцем и особым весельем, которого не понять в теплых странах. «Хорошо здесь, но пора возвращаться домой»… Он вздохнул и взялся за свое пиво, уже думая о том, что принял правильное решение, уехав от Стоуна. Все пять дней, проведенные в его доме, чувствовалась скрытая тревога и волнение при внешней заботе и угодливости. Именно угодливости, не так, как здесь, где все отдыхали весело и с открытой душой.

Но, оказывается, задумывались и размышляли не только Михайлов и Сэндс.

— Мне за 50, - начал Нельсон, — и я был во многих местах, но так хорошо не отдыхал нигде. Я чувствую себя, как в райской лечебнице, здесь все пропитано какой-то целительной атмосферой — без подтекстов в разговорах, искренность и радушие, взаимопонимание и доверие. Ник, — обратился он к Михайлову, — вы скоро уедете, но если есть хоть маленькая возможность, крошечная лазейка — останьтесь с нами еще ненадолго.

Скотт по-настоящему искренне и умоляюще смотрел на Михайлова, ожидая ответа. Николаю действительно нравилось здесь все — природа и общество, но он решил вежливо отказаться. Закурив сигарету, он уже был готов к ответу, но в разговор неожиданно вмешалась Алла.

— Коля, — по-русски начала она. — Посмотри, как хорошо детям, впереди зима и Вике это пойдет на пользу в ее положении. Ты же не на государственной службе и тебе не надо отпрашиваться, а я тебе напишу заявление о продлении отпуска, хоть прямо сейчас, — она умоляюще улыбалась. — Да и какой это отпуск — две недели, ты два года не отдыхал.

Все внимательно следили за русским монологом Аллы, догадываясь, что она говорит на тему, задетую Нельсоном, но что она говорит? Не сводя глаз с Николая, ждали ответа.

— Прошу извинить, Алла просит меня остаться, поэтому и перешла на русский язык, ничего секретного она не сказала…

Михайлова прервал телефонный звонок, звонил сотик Ларсона, впервые на острове внешний мир беспокоил их. Николай решил продолжить после звонка, понимая, что у звонившего имеются серьезные основания для беспокойства.

Лицо Ларсона постепенно вытягивалось и бледнело, он бессильно опустил руки, телефон выскользнул из них, падая на песок.

— Ну, что? — не выдержал Сэндс.

— Сын попал под машину… — только и смог прошептать Ларсон бескровными губами.

Николай подхватил телефон с песка.

— Говорит доктор Михайлов, он жив?

Все повернулись к нему, ожидая ответа теперь от него, а он слушал телефон.

— Поставьте у палаты свою охрану, — прикрыв трубку рукой, бросил Сэндсу: «Готовьте самолет». Зеленский мгновенно сорвался с места к пилотам. — И никакой полиции. Не пускать в палату никого, кроме персонала. Узнайте — кто из врачей и медсестер занимается им, других не пускать тоже. К вам подъедет личный врач господина Ларсона, действуйте по его указаниям.

Михайлов опустил телефон, отдавая его Ларсону.

— Свяжитесь со своим врачом, говорить буду я.

Ларсон, ничего не понимая, набрал номер: «Его зовут Джек», — подсказал он, отдавая трубку Нику.

— Джек, это доктор Михайлов… Не до приветствий, Джек, слушайте внимательно: сын господина Ларсона в больнице, он на искусственном дыхании. Ваша задача — как можно быстрее попасть туда и не давать врачам ничего вводить ему, никаких лекарств. Слышите — никаких лекарств, это приказ господина Ларсона… нет времени для объяснений. Главное не отключить аппарат искусственного дыхания, отключат электричество — дышите вручную «гармошкой» и ждите нас. О том, что я приеду: никому ни слова, можете сказать, что приедет только господин Ларсон, все, даю трубку Ларсону.

Михайлов попросил его продублировать приказ, Ларсон машинально выполнил, но ничего не понимал, как и Сэндс, и Скотт, и их жены. А Михайлов уже обращался ко всем:

— Нужен полицейский чиновник, который сможет взять расследование этого случая в свои руки и провести его объективно, не смотря на возможное давление.

— Есть такой человек, — ответил Нельсон.

— Звоните ему, — попросил Михайлов, — он понадобится, пусть встречает нас у входа больницы. Господа Ларсон и Скотт летят со мной, если успеем добраться вовремя — к полднику ждите нас со здоровым сыном, — последнее Михайлов бросил Дженнифер, жене Ларсона. — У вашего сына сломан позвоночник и основание черепа, как утверждают врачи, травма несовместимая с жизнью. Но если успеем, все будет в порядке, — еще раз повторил он и зашагал к самолету, уже ревущему двигателями.

Пока самолет не взмыл вверх и не растворился на горизонте, все молчали, не зная, что говорить, следили за уменьшающейся железной птицей. В гнетущей тишине все еще, казалось, был слышен рев реактивных двигателей. Сэндс думал, как успокоить Дженнифер, цепляясь за слова Ника, но не осознавая их в действительности.

— Я верю, Дженни, они успеют, — твердо сказала Вика.

— Но…