Дмитрий Красько - За флажками

— И все равно вам следовало сразу обратиться в милицию, — упрямо повторил мент.

— Зачем? — я начал сердиться. — Объяснил же, что помощи от меня — ноль. Я ведь и Стебля этого в глаза не видел. А по голосу я его опознать не смогу — у меня на голоса память хреновая.

— И на трусы, — с самой серьезной миной заметил Балабанов. Я попытался подавиться собственным языком, но из этого ничего не получилось. Во-первых, потому, что язык в глотку не пролез, а во-вторых, мент больше никаких колкостей и гадостей в мой адрес говорить не стал. Вместо этого продолжил втолковывать свою точку зрения: — Видите ли, товарищ Мешковский, вы являетесь важным свидетелем. И не вам, с вашим-то опытом, объяснять, что есть важный свидетель. И потом, представьте себе такую ситуацию: ваше такси находят бандиты и превращают ее в решето. Человек в машине погибает. Хорошо, если это будет ваш напарник — тогда вы еще сможете прийти к нам и рассказать, какая связь между расстрелом такси и тем, что произошло в кафетерии. Ну, а если за рулем в этот момент будете находиться вы? Тогда результат окажется плачевным — никто никогда не узнает, что между этими двумя событиями существует прямая связь.

Довод был идиотский. Я так и не понял, что хорошего может быть в том, что за рулем гипотетически расстрелянного автомобиля окажется ни к чему не причастный Ян. Еще меньше я понял, какую поимею выгоду с того, что менты узнают, что меня убили как свидетеля, если я к тому времени все равно буду мертвый. Я спросил об этом у Балабанова, но тот ответил мне еще более глупой сентенцией:

— Но ведь твоя гибель будет отмщена! Преступники — наказаны. Справедливость восторжествует!

— И что? — удивился я. — У меня на том свете банковские счета жиром обрастут? Или, может быть, я воскресну?

— Вы почему только о себе думаете? — удивился он.

— А о ком мне еще думать? — возразил я. — Когда я двину кони, остальные для меня станут глубоко фиолетовы. Как и высшая справедливость. И прочие ерундовинки этой жизни. Меня будет только одно волновать — чтобы черви кушали меня не больно.

— А вы, оказывается, циник и эгоист, — заметил Балабанов.

— Конечно, — я не стал запираться. — Большинство людей в этой жизни — циники и эгоисты.

— Значит, по-вашему, я эгоист? — он усмехнулся с чувством превосходства себя надо мной. — Вы ошибаетесь. Я работаю во благо общества. Я делаю мир чище и лучше.

— Боже! — я вытаращился на него. — Только не говорите мне, что вы это всерьез, а то я начну плакать и утону в собственных слезах. Я — общество? Таки да, я думаю, что я — общество. Вы говорите мне, что работаете в мое благо. Допустим. Только для меня мало блага во встрече с вами. Охота за мной, как за важным свидетелем, все равно начнется. Меня загонят за флажки и в конце концов пристрелят, как последнего волка. И все это безо всякой пользы для общества. Просто за то, что я видел преступление. Даже не преступников. Зато вам будет прямая и вполне очевидная выгода — для вашей карьеры ничего лучше такого свидетеля, как я, нет и быть не может.

Балабанов уставился на меня изумленным взглядом и после нескольких минут молчания кивнул:

— Вы, конечно, в некоторой степени правы. Но только в некоторой степени.

— Конечно, — кивнул я. — В некоторой степени. Кто же спорит. Если бы я был во всех степенях прав, я бы с вами даже встречаться не стал. Ладно, лейтенант. Давайте замнем этот вопрос для ясности. Где мне расписаться в вашем протоколе?

— Я не лейтенант, — возразил Балабанов, но на место подписи все-таки указал.

— Да ладно вам, генерал, — сказал я, расписываясь. — Не придирайтесь к мелочам. Я свободен?

— Да, конечно, — он не стал настаивать на продолжении беседы, понимая, что из меня все равно ничего больше не выжмешь. Потому что я, как сказал один мой знакомый геолог, порода бедная, выработанная. Но на всякий случай мент предупредил: — Если понадобится что-нибудь еще, я тебе позвоню.

Я не стал отвечать, потому что отвечать было бессмысленно — он все равно поступит так, как сочтет нужным. Потому что он был — власть, а я всего лишь шоферюга. Я просто поднялся и вышел из аккумуляторной.

В боксах работа кипела вовсю, потому что шла пересменка, и измотанные да усталые передавали власть над баранкой свежим и выспавшимся. Макарец, лентяй, бездельник и полная амеба во всех отношениях (разве что размножался не делением, а методом тыка), носился с журналом, изображая деловую активность и пихая свой кондуит всем вновь прибывшим на предмет расписаться.

Соблюдая порядок, поставил свой автограф и я. Макарец внимательно посмотрел мне в лицо, пытаясь прочесть по нему результаты переговоров с Балабановым. Но сделать это ему не удалось, потому что я, догадавшись о его намерениях, высунул язык в виде дразнилки, развернулся и пошел к машине, по ходу движения перемигнувшись с диспетчершей Женькой. Она тоже не любила Макареца — по той простой причине, что его никто не любил, — и видела, как я показал ему язык. Это ей понравилось. И она продемонстрировала мне большой палец в качестве одобрения.

Я принял этот скромный знак внимания и, поскольку никаких специальных заказов на этот вечер для меня не поступало, уселся в машину и отправился ловить случайных клиентов.

Ночь, как ни странно, прошла спокойно. Даже больше — мне повезло с клиентурой. Примерно в час пополуночи возле одного из ночных клубов я подобрал в сиську пьяного мужика, который выгуливал двух своих подружек. И они целых три часа катались по городу, время от времени выкрикивая похабщину в открытые окна. Оказалось, дамочки приехали из Москвы на предмет заключения какого-то договора с одним из местных банков. Поскольку вся троица целый день проторчала в офисе, на экскурсию по городу им осталась только ночь. Хотя что они могли увидеть в таком состоянии — большой вопрос.

Но я им даже не собирался задаваться. В конце концов, это их экскурсия. Мое дело маленькое — крутить баранку да собирать деньги. А за три часа, да по ночному тарифу сумма накапала немалая. Когда в районе четырех утра они решили, что достаточно поматерились в окошки, на счетчике было в полтора раза больше, чем я обычно собирал за ночную смену. В принципе, мне можно было уже и не колесить по ночным улицам. Однако я, обуреваемый жаждой наживы, не собирался от этого отказываться.

Между тем банкир смачно потянулся, захрустев суставами, зевнул и спросил:

— А что, если мы ко мне занырнем, а, девочки? Продолжим, так сказать, вечеринку? Все равно завтра выходной.

Откликнулась лишь одна. С трудом орудуя заплетающимся языком, она поддержала предложение своего гида:

— А что, поехали! Гулять — так гулять.

Вторая экскурсантка промолчала. После недолгого замешательства выяснилось, что она спала.