Дмитрий Красько - Сопроводитель

Наломав кучу колышков длиной сантиметров по двадцать, я принялся за дело. Вколачивая их в неудобную каменистую почву почти до самого основания на расстоянии около полуметра друг от друга, я потихоньку продвигался вверх. Дело шло медленно — я торопился, колышки крошились, два раза камень вываливался у меня из рук и приходилось спускаться вниз за новым.

Когда до конца восхождения оставалось всего ничего — что-то около двух метров — колышки неожиданно закончились. Впрочем, не так уж неожиданно, но все равно. Усевшись на последней ступени своей импровизированной лестницы, я призадумался. Спускаться вниз за новой партией означало потратить кучу времени. Хотя, с другой стороны, куда мне торопиться? Но был один нюанс: даже снабженный колышками, откос был мало предназначен для шараханья по нему во всех направлениях. В этом я доподлинно убедился, когда спускался за камнем-молотком и чуть не гробанулся вниз на гораздо большей скорости, чем сам того хотел. Оно, конечно, не привыкать, но все равно приятного мало. Я же не заяц, чтобы с горы — и кувырком.

Однако с двумя метрами, оставшимися до полной победы альпинизма, нужно было что-то решать. Во мне росту — метр восемьдесят с кепкой и, вытянув руки, я достану до конца. Но боюсь, что толку от меня, распластанного по склону, как сопля, будет мало.

Впрочем, выход я нашел. Будь этот склон настоящей скалой, мне волей-неволей пришлось бы спускаться вниз. Но он скалой не был. Поэтому я, как заправский волшебник, превратил камень из молотка в кайло и принялся долбить углубления. Не большие — такие, чтобы нога могла встать, но плотные, чтобы, не дай бог, оползня не получилось. И не такие частые, как колышки — возни с ямками было куда больше.

Короче, я выбрался. Мокрый и грязный, закамуфлированный под живую природу болотной тиной и глиной с откоса, я покорил эту десятиметровую преграду. На это у меня ушло никак не меньше часа. Вниз летел, помнится, гораздо быстрее.

Наверху я огляделся. Жутко интересно было, куда же меня все-таки занесло. Если уж быть до конца откровенным, то вот так, с налета, я не мог вспомнить, чтобы на каком-нибудь шоссе, ведущем из города, имелся участок дороги с такой могучей отсыпкой. Максимум, что позволяли себе дорожные строители при прокладке, так это срыть кусок горы, прогрызть тоннель, но чтобы десятиметровую подушку отсыпать… Такого точно не было. Метр-полтора я уж считать не стал — в сравнении с десятью-то.

Однако и верчение головой из стороны в сторону к положительному результату не привело. Если не брать во внимание того, что я обнаружил остаточный эффект недавней слепоты, а именно — стоило скосить глаз чуть в сторону, и зрачок упирался в темноту. Все-таки одного падения для полного выздоровления оказалось маловато. Оставалось утешаться тем, что, глядя обоими глазами строго вперед, я могу видеть и тем, и другим одинаково хорошо.

Но взгляд в одну сторону ничего почти не дал. Почти — потому что я обнаружил предмет, о который, по всей видимости, и ударился головой перед тем, как свалиться с откоса. Это оказался дорожный знак, а вернее, указатель, на котором красовалась цифра «6». Это было тем более странно, что уж на таком-то расстоянии от города подобного участка дороги я вообще не знал. И маловероятным было, что Саркисян сотоварищи завез меня к другому городу, где, получается, и точки отсчета совершенно другие. Обернувшись в противоположную сторону, я сперва некоторое время недоуменно щурился, а потом хлопнул себя по лбу и довольно расхохотался. Все встало на свои места — и то, что за все время моего здесь пребывания мимо не проехала ни одна машина, и странный указатель, и незнакомость местности.

Передо мной — в полукилометре, не больше — располагался опытный животноводческий комплекс. Вернее, то, что должно было им стать — куча панельных каркасов под фермы, силосные башни и прочие сооружения того же рода. Было время, когда сюда завезли даже кое-какое оборудование, но после того, как строительство комплекса в спешном порядке свернули из-за нехватки финансов, бомжи и другие нечестные граждане всю эту механику растащили к чертовой матери.

Так и не состоявшийся свинокомплекс стоял колом уже года три. Единственное, что от него осталось стоящее — это дорога. Знатная трасса, почти по европейским стандартам. Сперва кинули подушку, сверху — бетон и лишь затем все это покрыли асфальтом. Получился почти автобан. Почти — потому что немножко все-таки сплоховали дорожники. Ни подушке улежаться не дали, ни бетону сесть, как следует. И тем не менее, трасса для любимых российских просторов была хоть куда. К тому же все три года, что скончалось строительство, по ней практически не ездили.

Танцевать от свинокомплекса было куда легче, чем неизвестно откуда. Во всяком случае, я теперь определенно знал, куда идти. Понятно, в обратную сторону. Но, кроме того, я знал, куда выйду — на Северное шоссе, примерно в паре километров от того места, где меня тормознул фальшивый лейтенант Саркисян.

И я пошел. А фигли? Если прикинуть по времени, то дело шло к четырем-пяти часам. Полтора часа, от силы, я бороздил дороги, остальное время занимался тем, что дважды побывал в бессознательном состоянии. Но, рассуждая логически, вряд ли все это отняло больше семи-восьми часов. Ну, первый раз серьезным получился. Второй — вообще на несколько минут, не больше. Как человек опытный, я мог судить об этом более-менее уверенно.

Но определить время точнее я все равно не мог — лето, при всех его прелестях, имеет и недостаток: некорректно длинный день. Так, что уже начиная с полудня, я всегда терялся в часах, и уж тем более в минутах — черт их разберет, семь-восемь штук подряд, и все на одну колодку.

В одном я был уверен на все сто — дойти засветло до места утреннего хипеша вполне успею. Шесть километров до Северного шоссе, два — по нему. Часа полтора-два неторопливой прогулки.

И я не ошибся в расчетах, дошел. Болящая голова в этом особо не мешала — она парила где-то выше.

«Тойоту» я приметил издалека. Она стояла на том же месте, где я ее остановил. Белая-белая и одинокая-одинокая. Мне стало ее жалко, как становится жалко все брошенные автомобили, и я прибавил шагу.

Но чем ближе я подходил к машине, тем больше меня одолевали сомнения: а стоит ли ее жалеть? Конечно, оставлять Леонида Сергеевича в «Тойоте» у лже-ментов резону не было — если, конечно, его одного. Но, с другой стороны, одиночество вполне мог скрасить Саркисян. Или автоматчик. Или третий тип, который все время просидел в машине и чью морду лица я так и не успел из-за этого рассмотреть. В общем, они могли — и должны были — укатить на двух машинах. Но не сделали этого. Странно.

Подойдя к «Тойоте», я осмотрелся. И присвистнул. Неподалеку, небрежно брошенные в траву валялись изъятые у меня документы. Это становилось все более интересным. Похитители словно предлагали мне: садись, езжай! А вот дудки! Уж документы-то они должны были забрать с собой. Понимали же, что рано или поздно я приду в чувство и вернусь сюда. А потом, весьма вероятно, отправлюсь вызволять попавшего в неволю престарелого орла Леонида Сергеевича. Поэтому товарищ Саркисян и другие товарищи просто обязаны были попытаться затруднить мне дело, а не облегчить его.