Андрей Щупов - Мессия

— Всех, это верно. Золотой был человек!.. — Митька вздохнул. Судя по всему, он готов был идти на попятную. — Мне что ж, я человек привычный. Могу и с Горынычем посидеть. И даже на брудершафт, если родина прикажет. За вас же беспокоился.

— А ты не беспокойся, — Зоя чмокнула осоловевшего Мазика в макушку и, отхлебнув из стакана, зазывно посмотрела на Виктора.

Когда-то подобными взглядами она потчевала и меня. Увы, я не сумел ей ничем ответить. В таких делах я двумя руками за искренность. Может, кто и умеет притворяться, но только у меня никогда ничего путного не получалось. Вся моя вежливость рано или поздно оборачивалась боком, а искусственный восторг с ахами и охами позорно разоблачался. Выше головы не прыгнешь, хотя иной раз и хочется. Как я уже говорил, жизнь полна несправедливостей, и скверно, что именно печальные контрасты пробуждают в нас тягу к несбыточному. Так оно, наверное, и должно быть, но женщина с обваренной щекой, лишенная бровей и трех пальцев на правой руке, в одночасье потерявшая ребенка и мужа, — явление не печальное, а жестокое. И я преклонялся перед Зоей, перед тем удивительным мужеством, которое удерживало ее возле нас. Преклонялся, зная, что, снедаемая тоской, она бегает по ночам к Мите, а иногда и к старику китайцу. Тут нечего было прощать, здесь не за что было судить. И я заранее жалел ее, наблюдая с какой теплотой она поглядывает в сторону Виктора.

— Странное дело, — Митя довольно похлопал себя по вздувшемуся животу. — Яблоки росли в Казахстане, свекла — на Урале, мясо — в Белоруссии, а здесь все воссоединилось самым превосходным образом. Скажи, Сергунчик, какого хрена люди воюют?

— Изумительно простой вопрос!

— Зудит у них в одном месте, вот и воюют.

Зоя покачала головой.

— Те, у кого зудит, занимаются не войной… Вы лучше другое объясните: откуда здесь все эти яства?

— Подношение от руководства катрана, — сказал Виктор.

— Правда, правда! — поспешил я подтвердить.

— Интересно! За какие такие подвиги?

— А это уже из области загадок, Зоенька. Стукнули пару раз в дверь и торжественно занесли эти два ящика. В одном оказалось вино, в другом фрукты с консервами. Возможно, мы шлепнули кого-то из конкурентов, а, может, скрасили им ночной досуг. Даже в катранах, бывает, скучают.

— Вы забыли еще кое о чем! — кривым пальцем Митя поводил над рядами жестяных банок. — Все это они могли густо пересыпать крысиным ядом.

— Ого! Но почему крысиным?..

— Это аллегория.

— Что ж… Версия, разумеется, дикая, но звучит правдоподобно.

Объевшийся Мазик слепо потянулся за яблоком. Фруктов он не видел должно быть, давным-давно, а потому добросовестно наверстывал упущенное.

— Лопай, лопай, малец. Это тебе не голубиное мясо! И не крысячье.

— А дизентерия — не цинга!

— Точно!..

— Про голубиное мясо — это вы, между прочим, зря! — заметил я. — Тоже вполне царское блюдо.

— Ага, царское! Пробовал я его вчера…

— Привет честной компании! А вот и я!

Мы обернулись.

В дверях стоял причесанный и принаряженный старик китаец. Следовало признать, он сделал все, что мог, а смог он, увы, немногое. Старость пахнет неопрятно, — это один из ее минусов. Тление начинается уже при жизни, сразу после детства и юности, и далеко не каждый находит в себе силы бороться с ним.

— Тебя не узнать, — прогудел Митя. — Волосы корова языком прилизывала или какая из собачек?

— Он шутит, Горыныч, — я пододвинул китайцу стул и одновременно ткнул локтем в Митькины ребра. — Давай, присаживайся! По левую руку от дамы.

Зоя шумно вздохнула. Ее нога наступила под столом на мой башмак. Я подмигнул ей и деликатно освободился. Бедные создания! За что же вам достается столько оплеух?..

— Опоздавшему — штрафную и тост!

— Не буду отказываться, — Горыныч деликатно взял в пальцы наполненный до краев стакан, торжественно поднялся. Старик страдал астмой; в голосе его шумели ветра, шипели набегающие волны. На всех на нас он поглядывал как-то боком, как поглядывает голубь на приближающегося человека.

— Так вот… Когда-то во сне мне пришлось убить человека, — задушевно начал Горыныч. — Я его задушил своими собственными руками, а потом проснулся. Я лежал до утра, не смыкая глаз и весь день проходил, как чумной. Всякий раз, когда я смотрел на руки, мне казалось, что я вижу жертву. Пакостная вещь!.. — Горыныч слабо заморгал. То ли он сбился с мысли, то ли ему стало жалко себя. — Я не хочу убивать людей, — тоненьким голосом заключил он. — Я не хочу болеть этой мерзкой восторженностью! И такого, чтоб как сегодня, тоже не хочу!

— За это и выпьем! — Митя стукнул своей посудиной о стакан Горыныча. — Дурак-дурак, а хорошо сказал!

Мне был подарен великодушный взгляд. Митька давал таким образом знать, что и ему не чужды тонкости дипломатии.

— Ладно, коли общество решило, цапаться сегодня не будем. И про псов твоих поминать тоже не будем. Лучше погрустим о нашей светлой бабуле. Славная была старушка.

— Славная! — эхом откликнулся Горыныч. Сев на стул, он бережно приложился к стакану. Опорожнив наполовину, закашлялся и отставил в сторону.

— Пожалуй, мы с Сережей сходим покурим, — Виктор улыбнулся застолью и тронул меня за локоть. — Не откажетесь, сеньор?

— Что ж… Можно и покурить, — я согласно кивнул.

— … Ты снова спрашиваешь, зачем я отправляюсь туда?.. Так вот, говорю честно: не знаю.

— Не знаешь?

— Именно так. Я иду, потом что чувствую: день заключительного заседания станет МОИМ днем.

Виктор в раздумье опустил голову, и, признаюсь, вне его пронзительного взгляда мне стало легче. Расправив плечи, я позволил себе посмотреть в сторону окна. Обычно с вечера и до утра над городом пускали гроздья осветительных ракет. Сегодняшняя ночь, как видно, являла собой исключение. Черным, прямоугольным провалом она глядела на нас, безмолвно прислушивалась к странному разговору.

— Человек, Сережа, обязан искать свое предназначение. Я уже говорил об этом. Иначе он всерьез рискует так и остаться никем. Некоторых подобное положение дел устраивает, некоторых нет, но горше всего сознавать то, что мог, но не сделал, что смысл и тайна бытия находились где-то совсем близко, а ты даже не протянул руки. Это вроде того ларчика из сказки, что закопан в земле, в дубовой роще, в соседнем государстве. Доберись до него, подбери ключик, и узнаешь, кто ты есть на самом деле.

— Гены, хиромантия, карма, — пробормотал я. — Ничего нового…

— Верно, ничего нового. Только запомни: открытое кем-то — для всех прочих так и останется посторонним открытием, как бы популярно это самое открытие не было бы разжевано в умнейших талмудах. С открытием следует столкнуться тет-а-тет, внутри себя, не допуская вторых лиц. Только тогда оно станет твоим.