Михаил Серегин - Когда стреляет мишень

Он был лучшим.

Аня наверняка чувствовала эту ауру мощи и удачи, исходящую от Коваленко, и потому просто не отрывала от него неподвижного взгляда, в котором перекатывалось сытое и самодостаточное удовлетворение, которое так часто принимают за сердечную привязанность и даже любовь.

Про Владимира она забыла. Казалось, ее и не интересовало, стоит ли за спиной человек, в присутствии которого она могла не бояться и самого дьявола или его человеческой ипостаси, или его там уже нет.

Только однажды она повернулась к нему и коротко, с мгновенно поблекшей улыбкой, которая сияла на ее лице еще секунду назад, когда она беседовала с одним из многочисленных артистов, почтивших своим присутствием это пышное мероприятие, — бросила:

— Сделай лицо попроще, а то тебя люди пугаются.

На лице Владимира появилась великолепная голливудская улыбка в тридцать два зуба. Несколько неестественная и до предела американизированная, но именно так рекомендовали улыбаться в подобных ситуациях дипломированные психологи-физиономисты в пору обучения в группе «Капелла».

Великолепно, Анечка. Ты превосходно вжилась в роль хозяйки вечера. Эта маска надменности делает твое прекрасное ухоженное лицо еще более притягательным и совершенным.

Поменьше бы этого совершенства...

Потом говорили речи.

Как оказалось, этот банкет устраивался чуть ли не в рамках рекламной кампании как нефтяного концерна «Сибирь-Трансойл» в целом, так и Сергея Всеволодовича Коваленко как кандидата в депутаты Госдумы в частности.

Свиридов до конца так и не разобрался в целях и следствиях этого грандиозного вечера.

Речи говорили представитель московского мэра Лужкова, какие-то политики второго и третьего эшелона, артисты. Пели бездарные эстрадные песни. Под конец официальной части на сцену вышел какой-то певец, который, судя по аплодисментам и приветственным выкрикам аудитории, до того момента довольно сдержанной, был весьма популярен среди российских граждан.

Но Свиридов никак не мог вспомнить фамилии этого заклейменного славой корифея российской эстрады.

Нечто промежуточное между Иосифом Кобзоном и средним арифметическим «Иванушек Интернешнл».

Но не это привлекло внимание Владимира.

В группе подтанцовки Кобзона Интернешнл он увидел высокую гибкую мужскую фигуру, затянутую в узкие кожаные брюки, с наброшенной на плечи педерастического вида прозрачной распашонкой, и уже не отрывал от нее взгляда.

Нет, Свиридов отнюдь не поменял ориентации. Просто в этом человеке он узнал своего брата Илью.

— Вы знаете, Аня, — говорил госпоже Коваленко какой-то высокий представительный господин с обширной лысиной и непрестанно издающим однообразные призывные трели «сотовиком», — вы с Сергеем Всеволодовичем на редкость гармоничная пара. И совершенно неважно, что у вас разница в возрасте пятнадцать лет. Я человек без предубеждений и уверен в обратном: зрелый мужчина и совсем еще молодая и, извините за вульгарное выражение, свежая женщина — это куда более счастливый брак, чем в случае с двумя юнцами.

— Возможно, что вы и правы, Зиновий Евгеньевич, — очаровательно улыбаясь, ответила Аня. — По крайней мере, хотелось бы надеяться, что ваши слова справедливы применительно к нам с Сергеем Всеволодовичем.

Господи, как они ее вышколили! Что же тут над ней вытворяли в этой Москве?

— Я думаю, у него очень неплохие шансы попасть на выборах в Думу, — продолжал господин, — так что ваш муж имеет значительные перспективы не только в бизнесе, но и в политике.

Аня кивнула и совершенно неожиданно для Владимира краем глаза покосилась на него.

Он вяло пил минеральную воду и отсутствующим взглядом смотрел на сцену, на которой под музыку прыгал и извивался его брат. Да, Свиридов явно не выдерживал сравнения с Коваленко.

Циничный и бесплодно философствующий неудачник. Но неудачник сильный и все еще, несмотря на эту душевную анемию, способный на многое.

Впрочем, вряд ли Ане приходили в голову подобные мысли. Слишком много чести Свиридову сравнивать его с великолепным Коваленко.

Рядом мелькнула рослая фигура Чечеткина, Владимир придержал его за плечо и, кивнув на беседующего с Аней Зиновия Евгеньевича, спросил:

— Кто это такой?

— Рябинин, — отмахнулся Нечеткий.

— А кто это — Рябинин?

Андрей Васильевич посмотрел на Свиридова, как уставший врач диспансера для слабоумных и больных синдромом Дауна смотрит на своего потенциального пациента.

— То есть как это — кто? — медленно выговорил он. — Рябинин Зиновий Евгеньевич, один из двух главных держателей акций «Сибирь-Трансойл». Очень известный, богатый и уважаемый человек.

— Что-то не похож он на Рябинина, — пробормотал Свиридов, вперив оценивающий взгляд в семитский профиль Зиновия Евгеньевича.

— А, вот ты о чем? — На невозмутимом лице Чечеткина появилось что-то вроде легкой усмешки. — Рябинин — это русская производная форма от фамилии Рабинович..

— Это больше похоже на правду. А что это он сменил фамилию? Сейчас их брат в большом фаворе, — с серьезной миной произнес Свиридов. — Порой ловишь себя на мысли, что «новому русскому» просто стыдно называться Ивановым, Романовым либо Кузнецовым.

— Не знаю. Вероятно, изменил ФИО еще при коммунистах, а теперь не считает нужным разворачиваться в этом вопросе на сто восемьдесят градусов.

Высказав столь умное предположение, Чечеткин развернулся и растаял в толпе гостей.

...Из этого окна открывался очень хороший вид на парадный вход ночного клуба, откуда раздавалась громкая музыка и — время от времени — аплодисменты различной степени интенсивности.

Фокин присел к окну и осторожно раскрыл чемоданчик, который он незадолго до того поставил на подоконник.

В чемоданчике были детали для полуавтоматической винтовки с оптическим прицелом. Он начал поочередно вынимать их и по отлаженной до автоматизма технологии, без задействования сознания, машинально стал собирать ее. Было темно — жалкая лампочка, что освещала пролет лестничной клетки всего пару минут назад, была предусмотрительно вывернута.

Впрочем, Афанасий и не нуждался в освещении. В то время как руки уверенно и четко состыковывали части в единое смертоносное целое, глаза киллера неотрывно следили за входом в ночной клуб. Вход был богато иллюминирован, и в слепящем свете неона четко прорисовывалось несколько неподвижных силуэтов, застывших вдоль стены.

Их можно было легко снять одной очередью, но это меньше всего было нужно человеку, который медленно и выверенно осуществлял подготовку к своей жестокой, короткой, как вспышка гибельного выстрела, миссии.