Сергей Самаров - Стрела Чингисхана

– А тебе?

– Через три месяца семнадцать исполнится.

– Я думал, ты младше.

– Мы, ногайцы, народ невысокий, поэтому моложе выглядим, – важно ответил Енали.

– И какой ты, Енали, свою дальнейшую жизнь видишь?

– В этом году я учиться никуда не поступал. Сначала мама болела и умерла, потом и отец. На будущий год пойду учиться. Мне помочь обещали.

– И кем желаешь стать?

– Для меня только одна дорога существует. Буду, как и отец, ветеринаром.

– Лошадей любишь…

– Всех животных и птиц люблю. И лошадей, и собак, и домашних попугайчиков, и даже кур. Они все меня почему-то слушаются.

– Трудно тебе будет ветеринаром стать… – задумчиво и серьезно, словно желая предупредить, заметил Разумовский.

– Почему? – не понял Енали. – Я с самого детства отцу помогал. Я эту работу знаю…

– Есть две причины для этого.

– Какие такие причины?

– Первая – которую многие понимать не желают, пока сами с ситуацией не столкнутся. Но есть такая наука – психология. И она многое объясняет.

– Что объясняет?

– Как ты думаешь, почему полицейские не сочувствуют тем, кто в беду попал? Или врачи не сочувствуют больным? Полицейские просто составляют протокол и отстраняются, а врачи ставят диагноз, выписывают рецепты и забывают о больном?

– Полицейские – потому что менты… Они о другом думают. Они больше себе помочь стараются. А врачи… а врачи – не знаю… Просто люди такие равнодушные… Но есть же и неравнодушные!

– Так вот, психология об этом говорит, Енали, категорично. Если полицейский будет сочувствовать каждому, кто обращается к нему за помощью, кто на мужа или на соседа жалуется, кого на улице бандиты ограбили и побили, он растратит весь запас своих нервных сил на несколько случаев, и все – станет истеричным человеком, клиентом психиатра. То же самое происходит с врачами. Каждый день ощущать чужую боль – это очень большая психическая нагрузка. Это больше, чем дано человеку. А равнодушие и у полицейских, и у врачей – это интуитивный способ самозащиты. То же самое должно быть и с ветеринаром. Если он очень любит животных, ему трудно будет их лечить. Он будет их боль воспринимать, более того, переживать из-за этого. И ты будешь очень сильно за каждое животное переживать, поэтому надолго тебя не хватит.

– Верю… Мне уже об этом отец говорил, когда я спрашивал его, зачем он пьет.

– Вот-вот… Значит, ты понимаешь, о чем идет речь. Хочешь повторить судьбу отца?

– Нет.

– Тогда подумай, прежде чем пойти учиться именно на ветеринара. Есть множество профессий, хороших и разных. Я понимаю, что у вас здесь такой регион, где трудно найти себе работу по душе или хотя бы просто подходящую. Но надо искать. Значит, первый вопрос мы уяснили. Осталось самое сложное…

– Да, вы, товарищ подполковник, про две причины сказали… Какая вторая?

– Вторую мне объяснить доходчиво намного сложнее, но я все же попробую. Я ведь не случайно спросил, сколько тебе лет. Это важный вопрос. Тебе ведь уже больше четырнадцати, а в нашей стране, согласно закону, уголовная ответственность наступает с четырнадцати лет. Ты это знаешь?

– Я этим не интересовался, – уже не так спокойно ответил Енали. Голос выдавал мальчишку легкими вибрациями. – Меня это совсем не волнует.

– А вот это ты зря. Я с тобой хотел откровенно поговорить. Может быть, помочь тебе по возможности. А ты ведешь себя как утопающий. Знаешь, как обычно ведет себя утопающий?

– Как?

– Как правило, утопающий пытается утопить человека, который пытается его спасти. Цепляется за него в панике, мешает и ему выплыть, и его, утопающего, вытащить. Это следствие паники. Но ты, я вижу, панике не поддаешься. Ты совершенно хладнокровно вел себя сегодня, когда за тобой полицейские приехали.

– Они не за мной приезжали. Они к вам приезжали.

– С нами они выяснили все вопросы еще на дороге. Но они не знали, что мы едем на ветеринарную станцию. А когда приехали, им уже не до тебя было. Они снова пытались нас под свой контроль взять, чего в природе, слышал я, не бывает. Ты видел, чем эта попытка обернулась. Но приехали они конкретно за тобой, я это сразу понял. Так ты мне не скажешь, по какой причине ты им понадобился?

Енали молчал.

– А если бы менты тебя спросили, ты бы им сказал?

Мальчик отрицательно замотал головой.

– Не сказал бы?

– Нет. Пусть даже поджаривают меня. Я не предатель…

– Значит, есть что скрывать.

Енали понял, что проговорился:

– И вы тоже такие добрые все… Можете меня расстрелять, я ничего не скажу.

– А я ни о чем тебя и не спрашиваю. Я знаю, что предатели – плохие люди. А ты не похож на предателя. Конечно, другие бы с тобой не так поступили. Кто-то стал бы у тебя на глазах коня твоего убивать, и ты сдался бы, потому что любишь его. Пусть это и не твой конь, пусть этот конь принадлежит Арсланбекову, ты его все равно любишь.

У Енали глаза расширились от ужаса. Он представил себе, как издеваются над Ветром, а Ветер косит глазом на него, ожидая защиты и спасения. А спасти можно несколькими словами. Предать других, но спасти Ветра. Это предположение было для Енали страшным ударом и общим потрясением.

– Не трогайте Ветра… – Мальчик выглядел так, словно собирался заплакать, но слез у него в глазах не было.

– Мы разве его трогаем? Это я гипотетически, просто размышляю, что могли тебе и такие люди встретиться. А мы тебя не трогаем. Я даже не прошу сказать, где нам искать твоего мурзу. Мы и без тебя знаем и без тебя найдем. Я по глазам твоим вижу, что ты не предатель, и никогда, никогда не становись им. Я уважаю тебя. Но и ты меня тоже, уж будь другом, уважай взаимно. Я знаю, что у тебя на уме. Ты думаешь, как бы тебе улизнуть от нас и предупредить Арсланбекова. Уверяю тебя, не получится. Даже в ночной темноте не получится, потому что наши приборы видят в темноте точно так же, как днем. И наши прицелы видят. Убежать ты не сможешь. Когда мы на операцию поедем, ты поедешь с нами в боевой машине. А Ветер останется здесь. Если попробуешь бежать, тебя застрелят. Можешь не сомневаться – застрелят. Кто тогда придет сюда за Ветром? Подумай… Конь просто погибнет здесь без ухода, привязанный. Так что не пытайся. А пока, извини уж, Енали, придется тебя зафиксировать…

Подполковник вытащил из кармана разгрузки наручники, защелкнул один из них на запястье Енали, второй на трубе, к которой привязывали животных, когда ветеринар что-то с ними делал, и спросил:

– Трубка у тебя есть? Только честно, чтобы не пришлось тебя обыскивать.

– Есть…

– Давай…

Енали, поморщившись, вытащил из кармана трубку, подаренную Робертом Ильхановичем, и решительно протянул Разумовскому. Тот ее к себе в карман не положил, но сунул под попону на соседнем столе.