Сергей Королёв - РАЙ ЧИНГИСХАНА

Звёзды ждали, что ветр ночной

Разметает снега в полях,

Молча слушали хруст стальной -

Так, вращаясь, скрипит Земля.

Я, как камень, озяб к утру

От бессмертья в твоей степи.

Степь закончится - я умру:

Это должен ты уступить!

Я напрасно тебя кричал -

Ты придуман самим собой.

Окровавленных стрел колчан

Ты рассыпал моей судьбой!

Лишь забрезжит по краю смерть -

Изнемогут ветра свистеть,

На оси сотрясётся твердь

От дробящихся там костей.

Я хотел побежать бегом -

Копья белые в грудь вошли!

Заколдованный снег кругом...

Несмолкаемый скрип Земли.

Больше не будешь меня поднимать среди ночи:

Образ и голос твой в памяти спящего стёрты,

Облик разъят, ледяной темнотой оторочен,-

Кажется канувшим в каменном холоде мёртвых.

В мире живых, круг сует в суете совершая,

Не приближайся ко мне, точно радиус к центру.

Будь между мной и ничем: никому не мешает

Тел удалённость - бездушная близость бесцельна.

Наша полярность поможет почти обессрочить

Миг узнавания в тёмных и узких воротах.-

Помни о нём, и меня не тревожь среди ночи.

Днём и подавно: деньские довлеют заботы.

Я твою землю проходил плугом,

Я пробирался в твою ночь - вором:

Мы коротаем вечность друг с другом,

Сейчас мне двадцать, через день - сорок:

Взведён не медлящий боёк - время,

Ты затаился и прицел движешь,

Ты - бережлив и не даёшь премий,

Я - шаг за шагом становлюсь ближе

К берлогам тех, кто не имут сраму...

Ты остаёшься - свежевать славу,

А мне утеха: я не весь - в яму,

И нам с тобой в одной воде плавать.

Над бабаевским вокзалом

далеко

тепловозов маневровых

голоса

семафоры

темнотой заволокло

и натружены бессонные глаза

машинистов

что увидят через миг

этот город

умещается в окне

вот и я

к стеклянной наледи приник

отражаясь в темноте

как в глубине

темноты не переплыть

не зачерпнуть

у неё ни островов

ни берегов

слишком многие пускались в этот путь

следом не было

ни всплеска

ни кругов

и не знали

темнота или вода

их следы одолевала на Земле

отражение пребудет навсегда

замерзать-мерцать-оттаивать

в стекле

Ужо, забрались...забрели, подавились пространством:

Черна, неверна,- под ногами уже не земля,

Ещё не вода. Не дозваться вельможных засранцев -

Забыли про нас, им сытнее в амбарах Кремля.

Однажды змеиный - по рации - вкрадчивый шёпот:

“Прорвёте блокаду - и сразу...короче, Звезду...”

Но я оборвал, посылая усатого в жопу,

Я трубку швырнул, посылая грузина в пизду.

Империя, Цезарь: болота и дикие плёсы.

Немецкие мины целуют трясину взасос.

С турусов и танков вредители сняли колёса -

Куда нам катиться на голых осях без колёс?

Осоки и слёз навсегда нахлебались, до рвоты,

Обделав кальсоны, на слове прервав разговор,-

Лежат, раздуваясь, меж кочками вшивые готы

И наши в обнимку - о горе моё и позор!

Казённой махорки и жизни ещё на закрутку.

Беги хоть к врагу - упадёшь с кандалами судьбы...

Прощай, Магнум Цезарь, измена вождю и рассудку!

Падут легионы - останутся только рабы.

Побежала метла по плевкам,

По окуркам да по листве.

Вася - гений. Значит, пока

Вася дворничает в Москве.

В чём он гений? - Не знаю, в чём.

Верю: гений - и хорошо.

Тускло временем освещён,

Сам не знает, зачем пришёл.

Хоть Тверская и не Бродвей,

Даже вовсе в другой степи,-

Вася пьёт на Тверской портвейн,

На Бродвее бы - виски пил.

И, шатаясь, под чей-то смех

Ковыляет в сырую тьму

Бедной дворницкой - прочь от всех,

К вдохновению своему...

Ну-ка, солнышко, припекай!

Ну-ка, дождик, описай сквер!

Стой же, гений, с метлой в руках,

Или с пивом в тени ларька -

А не памятником в Москве!

Холодно в твоем средневековье.

Я здесь не останусь навсегда.

Не согреться ни огнём, ни кровью,

Хоть бы все сгорели города,

Хоть бы все изведало сраженья

Сердце алчное и злая длань...

Всё одно: ущелье, окруженье,

Без дыханья рыцарь Хруодланд.

Суть не важно, на каком ты свете

Предан другом, поражён мечём...

Стоит лишь живому умереть, и

Снится жизнь.

Недолго.

Ни о чём.

Ветеран ВОВ Н. Потапов -

Он за Родину в танке горел,

И в бараках Освенцима прел,

И у наших пошёл по этапу -

В общем, много чего посмотрел...

Изработался и постарел -

И его позабыли, как тапок

За диваном; всё как у людей:

Светлый праздник 9-е мая,

И единственный орден надраен...

С килограммом говяжьих костей,

Кривулями московских окраин

Он бредёт как та-ра-рам хозяин

Необъятной та-та-та своей.

И берётся Юра Серебряник

За свою верижную метлу...

Глаз его блестит, как подстаканник,

На аршин рассеивая мглу

Злого дыма от лесных пожаров,

Что клубится над добром и злом,

Над земным дурацки-круглым шаром...

Юра тоже машет, как веслом!

Как скинхед на дизельной пироге,

Он плывёт в окутавшем дыму

По бычкам и листьям на дороге...

Сигарету Юре моему!

В сигаретной синей струйке дыма

Видит Юра контуры лица

Своего начальника Ефима:

- Хорошо работаешь, пацан! -

Говорит лицо из струйки дыма

И, качаясь, тает до конца,-

Так что скоро рядом ни Ефима,

Ни его блаженного лица!

Хорошо, если вместе умрём.

Не хочу без тебя доживать.

Поседевшие стол и кровать,-

Даже пыль нас запомнит вдвоём.

Берег неба зажёг маяки,

А по берегу,- он и она,-

Как улитки, бредут старики,

И вот-вот их подхватит волна.

Что на память тебе подарю?

Что имею - давно не моё.

Не о смерти с тобой говорю,

Но о чём-то важнее её.

Если всех растворяет поток,

Ч с тобой непременно сольюсь.

Я боялся, что будет “потом” -

А теперь ничего не боюсь.

Если судить по бабкам да по дедам,

Так жизнь моя не пройдена на треть;

Они не торопились умереть,

И я не тороплюсь за ними следом.

Теряя счёт волнениям и бедам,

Под пулями сгибаясь до земли,

Они порой ложились и ползли,-

Но выползали к славе и к победам.

Мы переждали и взошли как зёрна:

У бабки народилась мать моя,

А после внучек - это значит я;

У бабушки был дом фугаской взорван,

Расстреляна, рассеяна семья...