Сергей Самаров - Красные волки

– Исмаил Эльбрусович больше людей свою стаю ценит. Это дело всей его жизни. Сам уйдет, когда Аллах потребует, а красные волки останутся и будут плодиться. Он за своих волков и нас всех отдаст, и жену в придачу. Сам, как волк, зубами в глотку любому за них вцепится…

И так уж получилось, что бандиты дали капитану мысль о том, каким образом можно выманить из Европы, откуда его могут и не выдать, профессора Идрисова. У каждого практически человека есть слабость, на которой можно играть. У одного это деньги, у другого – женщины, у третьего – собственные дети. У профессора же – красные волки, и на этом его можно поймать. Но пока эта мысль не оформилась, а только проскользнула, и допрос продолжился. Капитан решил заставить Азара чувствовать себя не слишком приятно, поубавить его самоуверенности, что должно положительно сказаться на откровенности бандита. Пока он считает себя правым, чуть ли не мучеником, он много не скажет. Значит, стоит убедить его если уж не в отсутствии правды в нем самом, то хотя бы в отсутствии тех составляющих, что заставляют человека самим собой гордиться.

– Ты мне вот что скажи, Азар… Ты – человек серьезный, горец чистых кровей. Я правильно говорю? Ты же горец?

– Конечно. И горжусь этим.

– А я всегда считал, что горцы народ благодарный. Оказывается, ошибся.

– Ты о чем, капитан? В чем ты можешь горцев обвинить? Мы никогда против совести не идем, всегда поступаем честно.

– Значит, совесть у вас резиновая, если по тебе судить. Очень уж растяжимой ты ее представляешь. Тогда, на перевале, когда ты хромал… Помнится, больно тебе было…

Азар передернул плечами, не понимая, в какую сторону клонит капитан, и ответил:

– Да, было больно. Пуля «краповых» перебила мне кость. Но я шел. Только горцы с такой раной могут идти. Только настоящие мужчины.

– Ну, предположим, не только. И с более серьезными ранениями люди ходили и даже воевали, не оставляли поле боя. Это на моих глазах было, и потому я могу твердо утверждать. Сейчас речь не о том. Я тогда тебе посочувствовал, захотел просто по-человечески помочь и дал два шприц-тюбика пармедола, даже себе ни одного не оставил. Если бы со мной что-то случилось, например с красным волком бы сцепился и он меня порвал бы основательно, у меня не было бы, чем боль снять. Хотя это, конечно, эпизод пустяковый, но маленькая благодарность или большая благодарность – суть дела не меняется. Благодарность всегда есть благодарность, это не предмет торговли. А благодарности горца в тебе нет. Ты после этого пытался меня убить, – продолжал Шереметев, голосом нагнетая обстановку. – Сразу же, только вернувшись. В знак своей благодарности, как я понимаю. Так?

– Не так, – не согласился Азар. – Мне предлагали убить тебя, а я отказался. Убивать тебя поехали другие люди. А я потом убил их. Сам убил, чтобы они больше на тебя не покушались. Не понимаю, чем ты, капитан, недоволен. Я за тебя отомстил.

– Ты не за меня отомстил. Ты убил их за то, что они ошиблись.

– Неправда. Я только позже узнал, что они ошиблись. Когда мы вернулись, эмиру позвонили менты и сказали, кто погиб в том такси. А я, когда расстреливал их с Урзаем, этого еще не знал. И тебе нечего предъявить мне.

– Сам себя не обманывай. Обмануть можно всех и всегда, но вот себя – очень трудно. Лучше и не пытайся. Тогда ты просто работал «чистильщиком», как я тоже предполагал. Заметал следы, подчищал, как дворник метлой. Метла у тебя была, правда, двенадцатого калибра…

– Хорошая метла, – согласился Азар. – Жалко, что пришлось выбросить. Кучно эта метла стреляла, сейчас таких ружей не делают. Только я никак не пойму, в чем ты обвиняешь горца?

– В неблагодарности. Горец – это звучит благородно, а ты пошел на подлость. Твоим родителям было бы за тебя стыдно.

– Не трогай моих родителей, капитан. Я сам их ни разу в жизни не видел. Сколько помню себя, не видел. А помнить я себя начал в детском доме. И не хочу о них рассуждать. Но не тебе учить меня законам гор. Я хорошо знаю, что это такое.

– Да, не мне тебя учить, – согласился Шереметев. – К счастью, не мне. У меня была задача тебя поймать, и я со своей задачей справился. Когда тебе дадут пожизненное заключение, тебя будут учить конвоиры. Я – не конвоир, я – офицер военной разведки. Но оставим представления о чести, тебя уже не перевоспитать, я даже пытаться не буду. Человеку без чести трудно объяснить, что такое честь. Это то же самое, что слепому от рождения объяснять, что такое красный цвет. Но вот что мне скажи, пожалуйста. Три солдата лежали в засаде, блокировали вас на случай бегства. Я уже пропускал вас. Зачем профессор натравил волков на солдат?

– Не могу тебе сказать, капитан. Я не знаю, как он со своими волками общается. Как-то общается, это все знают, но как именно, этого не знаю ни я, ни другие. Я так не умею. Сам Исмаил Эльбрусович говорил потом, что волки убили троих солдат. Он узнал, что они за нашей спиной сделали. Как узнал, я тоже не понимаю. Но и он, я думаю, не натравливал волков. Он, как сам сказал, остановил их и прогнал.

– Да, – согласился майор Коваленко. – Здесь ты, наверное, говоришь правду. Иначе бы волки напали и на тех троих, что сидели по другую сторону тропы.

– Они быстрые и безжалостные, – закивал головой Азар. – Человеку с ними никогда не справиться.

– Люди все-таки их и уничтожили. И других, которые им подражают, тоже уничтожат, людей, которые себя красными волками называют. Я их уничтожу, – жестко сказал Шереметев, вспомнивший гибель своих солдат и оттого обозлившийся. – Сам уничтожу. По-волчьи безжалостно. Пусть твои друзья, что на свободе остались и живы до сих пор, заранее могилу себе заказывают. Я их уничтожу.

Азар, кажется, поверил, о чем говорили его сузившиеся глаза. Не расширенные, как бывает от испуга, а зло сузившиеся. Его на испуг взять было невозможно, он был готов к сопротивлению. И к ответным действиям тоже был готов. Этот человек неисправим, понял Григорий Владимирович. И исправлять его будут, конечно же, охранники в зоне особого режима для приговоренных к пожизненному заключению.

– Зря я, кажется, пармедол истратил. Все равно, что выбросил, – буркнул он себе под нос. Азар, конечно, его не услышал…

После окончания допросов капитан сидел в кабинете майора Коваленко вместе с ним:

– Ну так что, Григорий Владимирович, я звоню подполковнику Моринцу? – предложил майор. – Пусть присылает конвой и забирает твоих пленников? Для нас они уже, как я понимаю, «отстрелянный объект».

Капитан Шереметев, словно не слыша сказанного, вдруг сказал не в тему:

– Я знаю, как нам Идрисова сюда заманить. Причем срочно. Он все дела бросит, все комиссии ЮНЕСКО подальше пошлет и прилетит. Самолета не будет, бегом прибежит. Царапаться в дверь будет, чтобы его пустили. Только мне нужна помощь со стороны ФСБ. Сами мы не справимся.