Владимир Михановский - Вершины держат небо

– Два: один в сторону Гудермеса, другой – Аргуна, – кивнул Константин Куликовский. – Оповестил об этом население, как положено.

– Каким образом?

– Телевидения в Грозном не было, я велел повсюду разбросать листовки, в которых обрисовал ситуацию и предложил мирному населению покинуть город.

– А дальше?

– Дальше началась обычная в наших условиях вакханалия, или беспредел, говоря твоими словами. Некоторые наши СМИ, особенно электронные, повели против меня разнузданную пропаганду. Мол, телевидение в Грозном не действует А листовки не все прочитали. И генерал Куликовский сам действует как живодер и бандит с большой дороги: хочет вырвать победу, пустив реки крови, изничтожив мирное население, которое не оповещено о том, что его ожидает… Послушай, Матейченков, ты веришь мне? – неожиданно спросил Константин Борисович.

– Абсолютно.

– Так вот клянусь тебе всем святым, что я говорю чистую правду, и только правду, и ничего, кроме правды.

– Говори.

– Я специально облетал на вертолете, до того, как закончится срок ультиматума, весь Грозный вдоль и поперек, подлетел даже к Гудермесу, и наблюдал, как тысячные толпы мирных жителей тянутся из Грозного прочь по открытым мной коридорам.

– Но может, в тревожных сообщениях СМИ была какая-то доля правды? – сказал Матейченков.

– Тут есть один любопытный психологический нюанс, – произнес Куликовский. – Ты любишь Маяковского? – спросил он неожиданно.

– Маяковского?

– Ну да. Он у нынешних горлопанов сегодня не в чести, но я его уважаю.

– При чем тут Маяковский?

– Сейчас объясню. Видишь ли, он однажды высказал замечательно точную мысль:

– Костя, а ты не перебрал пивка? В такую жару оно может крепко в голову ударять, – улыбнулся собеседник.

– Я могу выпить и впятеро больше, и ни в одном глазу, – заверил генерал-лейтенант запаса.

– Тогда объясни: какое отношение имеет поэт Маяковский к ультиматуму генерала Куликовского?

– Самое прямое. Пойми простую вещь. Если бы я в листовках извещал, что, допустим, раздаются бесплатные учебники для школьников к новому году, или водопровод, давно сухой, с завтрашнего дня наполнится водой – допускаю, эти вести могли бы дойти не до всех: «Радость ползет улиткой». Но если речь идет о жизни и смерти… Извини меня. Любой, кто прочтет такую листовку, двадцать соседних домов обежит, чтобы проинформировать соседей. «У горя – бешеный бег». Согласен?

– Ты прав.

– Потому мне и было дьявольски обидно слушать и читать напраслину, которую на меня возводили некоторые наши газеты и телевидение, все – ужасно независимые, дальше некуда!

– Но тебе, в конечном счете, плевать на них.

– Так я и сделал. Рассудил просто: каждому свое, как начертал Гитлер на воротах концлагеря. А за три тыщи лет до него изрек мудрейший царь Соломон…

– А именно?

– Когда вышел срок ультиматума, я рассудил, что все, кто хотел, из города ушли, следовательно, в Грозном остались одни бандиты. Но… тут в России изменилась политическая погода. Ты же сам знаешь, какая она в Москве капризная. Бандиты это всегда тонко чувствуют. Они тут же обратились к нашему руководству с просьбой начать переговоры…А начальство у нас, известное дело, сердобольное, оно сразу и согласилось.

– И в результате мы опять очутились у разбитого корыта, – подытожил генерал Матейченков.

– И в который раз!

Им снова довелось встретиться, когда дела снова привели генерал-полковника Матейченкова спустя полтора месяца в Краснодар.

Матейченков и Куликовский встретились радушно, словно расстались только вчера. У обоих дел по горло, но для общения выделили часок.

– Так непривычно из Чечни приехать сюда, в мирный большой город, – признался Матейченков. – Словно на другую планету попадаешь, честное слово!..

Куликовский подтвердил:

– В каком-то смысле так оно и есть. Уж во всяком случае, цивилизации разные, если можно говорить о цивилизованности Чечни.

– Послушай, а что ты вообще думаешь сейчас о чеченском народе?

– Не для протокола?

– Конечно.

– Ну, народов не бывает хороших или плохих. Всякий народ, безусловно, заслуживает уважения.

– И чеченский?

– Конечно.

– После массовых казней по шариатскому суду? После похищений людей? После рабства, которое у них процветает? После пыток нашим ребятам, которые они учиняют? Разве можно это не учитывать?

– Ага, успел насмотреться?

– Выше головы.

– Мне об этом можешь не рассказывать. Навидался и наслышался и я, когда командовал Объединенной группировкой наших войск в Чечне. И скажу тебе, Иван Иванович, так: это все – дела не народа.

– А чьи?

– Его правителей.

– И есть такая грань?

– Очень четкая.

– Иногда сомневаюсь.

– Я сам прошел через твои сомнения, Иван Иванович. То, что сейчас творится в Чечне, вполне может повергнуть в шок. Но я всегда помнил, что мы воюем не с народом, а с бандитами.

– С бандитами особый разговор.

– Моя заветная мечта была, и я об этом не раз говорил, – превратить Чечню в такой дом, в котором могли бы жить и чеченцы, и русские, и татары, и вообще люди любых национальностей.

– Да, ксенофобия, ненависть к людям другой национальности – малопочтенное чувство, – согласился Матейченков.

– Видишь ли, Иван Иванович, я отлично помню времена СССР, как, думаю, и ты…

– Само собой.

– Не будем касаться развала великой страны, и тех, кто это совершил. Слишком больно.

– История все расставит по местам.

– Я сейчас, собственно, о другом, – вздохнул Куликовский. – Мне – судьба военного человека – довелось жить и служить практически во всех республиках бывшего СССР, от Москвы до самых до окраин. И потому я имею возможность и судить о них, и сравнивать между собой.

– Поездил и я.

– Тогда, думаю, согласишься со мной: чтобы тебя уважали в данной республике, или, будем говорить, в данной стране, необходимо, прежде всего, проникнуться культурой этого народа.

– Не быть инородным телом.

– Вот-вот, ты хорошо сказал, – подхватил Куликовский. – Не быть там инородным телом. А для этого есть путь, и он очень простой: нужно изучить культуру коренного народа, его обычаи.

– И в первую очередь – язык.

– Безусловно.

– И чеченцы не исключение?

– Нет.

Помолчав, бывший командующий произнес, как нечто, глубоко выстраданное и личное:

– Да, у чеченского народа свои вековые обычаи, сохраненные с древних времен, свой менталитет. Наконец, свой жизненный уклад. И мир они видят по-своему, я бы сказал, по-чеченски.

– Понимаю, от этого не уйдешь, – кивнул Матейченков. – Но мы с ними соседи. И поэтому обязаны думать, как строить с ними взаимоотношения.