Николай Чергинец - Русское братство

Пистолетные выстрелы один за другим грохнули от дома Богомолова. Степаненко перемахнул через забор, и, лавируя между ягодных кустов, устремился в темноту, к задам дачного участка.

И снова раздались гулкие пистолетные выстрелы!

Степаненко натолкнулся на частокол. Опять забор! Где-то здесь есть лаз, через который можно выйти как раз к той самой беседке, в которой не так давно провел ночь с Ирой.

— Он возле забора! — послышались крики. — Осторожно, у него оружие!

«Ага, — подумал Степаненко. — Это точно милиция… Только почему они стреляют? Откуда им известно, что у меня оружие?! Ведь у меня его нет!»

Едва он зашевелился в кустах, раздвигая ветки руками, как бахнул выстрел. Степаненко почувствовал резкий удар в икроножную мышцу правой ноги. Превозмогая боль, перелез через забор, присел, пополз на четвереньках вдоль забора, потом стал забирать левее, углубляясь в кусты. Он был уверен, что его не поймают. Хуже всего было то, что в него стреляли, и это был огонь на поражение. Странно однако, почему стреляют из пистолета? Почему ногу сводит? Неужели зацепило?

Как только он осознал это, боль в правой икре усилилась. Степаненко ощупал ногу. И точно — ранен! Пуля вошла в голень так глубоко, что, казалось, ее вбили молотком между берцовыми костями…

От омоновцев Степаненко ушел через заболоченный лужок. Они почему-то не отважились ступать на влажные, отсыревшие от росы, колыхавшиеся при каждом шаге травяные заросли. Пока они искали обходной путь, Максим успел отмахать добрых два или три километра.

Посчитав себя в безопасности, первым делом Степаненко разорвал носовой платок на три полоски, наложил некое подобие жгута чуть выше раны. Потом долго ковылял по окрестностям, пытаясь выйти на ту самую прямую дорогу, по которой когда-то догонял бандитов. Когда вышел, сгоряча пошел на юго-запад, в сторону Москвы. После получаса ходьбы понял, что никуда не дойдет — правая нога отказывалась подчиняться.

Он сошел с дороги, забился в кусты и стал думать. Черт, надо было оставить мобильный телефон у Иры. Теперь к ней не подступиться. Ему показалось, что теперь у него не осталось шансов выбраться из беды.

Через час он остановил груженный арбузами «КамАЗ», объяснил, что ранен, и попросил доставить до ближайшего медицинского пункта.

«КамАЗ» шел в Арсеньевск, но выбора у Максима не было. Его мутило, а лоб уже покрывался испариной. Азербайджанцы, хозяева груза, согласились подбросить к городу. Мало того, они изъявили желание помочь. Еще до наступления утра достали антибиотики, снабдили перевязочным материалом.

Степаненко устроил себе в кузове своего рода тайник, отгородившись зелено-полосатой горой арбузов. Чувствовал себя раненым зверем, забившимся в логово.

По мере того, как продавались арбузы и в кузове освобождалось место, Степаненко все больше открывался глазам покупателей. После обеда торговля пошла вяло, а вечером неожиданно начался «шмон» — милиция чистила рынок от разного рода случайных людей.

Максима обнаружили, заставили слезть с машины. Он с трудом спустился на землю. Вид, разумеется, у него не парадный: слипшиеся волосы, перепачканная одежда, потрескавшиеся от температуры губы. Ни дать, ни взять — недавно бомжующий. Хуже всего было то, что на раненую ногу нельзя было ступить.

— Ты, хрен с изюмом, че прикидываешься? Или пьян? — мент ударил носком ботинка в сгиб колена. Степаненко рухнул, как подрубленное дерево.

— А ну поднимайся! — последовал приказ. — И вперед шагом марш!

Ни встать, ни тем более идти он не мог. Дюжие милиционеры ухватили Степаненко под руки и потащили к машине. Степаненко боялся, что его сразу отдадут в руки людей Рогожцева, но этого не произошло. Да и не один он был в машине — задержанных было человек десять.

На перекрестке воронок остановился — кончился бензин. Пока дождались какой-то грузовой машины, пока перелили ведро бензина, нога распухла. Видимо, был здорово нарушен отток крови. Милиционеры непрерывно переговаривались по рации, но Степаненко был не в состоянии следить за этими переговорами. Он понял одно — всех везут, как обронил один из ментов, в ИВС, то есть изолятор временного содержания.

Вот «воронок» остановился.

— Ну что, оформлять сегодня будем? — раздался возглас.

— Да на хрен они нам сдались, — последовал ответ. — Паспорта у нас…

Степаненко и других задержанных провели по коридору, потом втолкнули в камеру, битком набитую людьми. В нос ударил тяжелый, спертый воздух. Некоторое время Степаненко стоял, потом обессиленно опустился, прижавшись спиной к стене, на пол.

Через несколько минут Максим осмотрелся. Временно задержанные спали кто как мог — на нарах, под нарами, на проходах, вповалку вдоль холодных стен. В своем большинстве это были азербайджанцы. Как понял Степаненко, днем был хапун во всем городе. Не связано ли это со стрельбой накануне вечером в дачном поселке Горбаха? А может, это связано и со зверским убийством Эльвиры?

«Дикое, зверское преступление, — подумал Максим, пытаясь закасать штанину, чтобы осмотреть рану. — Не сомневаюсь, что совершил его Сохадзе…»

Рана была серьезной: пуля пробила мякоть и застряла глубоко внутри. Степаненко потерял много крови и чувствовал большую слабость. Кружилась голова. Припоминая случившееся на даче Богомолова, Степаненко приходил к однозначному выводу, что омоновцев интересовал не Богомолов, а именно он. Они даже оцепили дачу, и уйти ему удалось лишь случайно. И все же он ушел. Его настоящую фамилию пока никто не знал. Милиционеры, задержавшие его на рынке, в спешке даже не спросили, как его звать. Сделав этот вывод, Степаненко почувствовал: ему стало легко.

Ночь тянулась бесконечно долго. Спертый воздух, невозможность вытянуть ноги, чтобы не побеспокоить других…

Темные стекла узенького окошечка под самым потолком уже начали бледнеть, когда Степаненко, совершенно измученный, впал в короткий сон…

Утром началась проверка. С шумом, грохотом работники ИВС ввалились в камеру, ударами сапог и руганью поднимали людей, строили в коридоре. Потом вызывали по списку и по одному выпускали во внутренний двор. Вскоре в камере остались лишь азербайджанцы, которых привезли вчера вечером. Среди них был и Степаненко.

На азербайджанцев составили список, стали вызывать по очереди. Некоторые из азербайджанцев возвращались, растерянные, злые, некоторых отпускали.

Степаненко уселся на длинную, вмонтированную в цементный пол скамейку, и в ожидании своей очереди стал слушать оживленный разговор сокамерников. Из отдельных слов, произнесенных по-русски, понял, что торговцев фруктов в основном брали за то, что те не имели лицензии на право торговли или накладных на товар. От каждого из них требовался откуп. Был ли это на самом деле административный штраф за нарушение правил торговли, или завуалированная взятка, Степаненко не знал.